Да вот что-то изнутри толкало меня. «Езжай! Обещал же!»
И, как назло, ни одной попутки.
Смотрю, подвода, вроде как без дела. Я к мужику:
– Отвези, будь человеком! Срочное дело!
– А что случилось? – любопытно ему, вишь!
– Вызов у меня, к бабке Василисе. Срочный!
Мужик аж с лица спал. Помрачнел. Я ему:
– Мне быстрей надо… Вызов очень срочный!
А он словно нарочно как вареный. И чем больше я его тороплю, тем он медлительнее и медлительнее…
Наконец, посулил я ему бутылку купить, пол-литра! Так он, пока я из сельмага две чекушки не принес, не шевельнулся.
Пока он лошадь не докормил, не допоил, мы не поехали. В деревню вкатили уже глубокой ночью, по темноте!
Я с подводы соскочил, побёг напрямик через огороды, задами! Мужик сразу на разворот и давай нахлестывать! Хорошо, луна полная, как фонарь. Да сам не знаю, чем мне еще светило, как я ноги там не переломал?
Подошел, а дом ведьмы еще страшней, чем в первый раз.
У меня часы «Победа» от дядьки-фронтовика остались, там стрелки светятся, я только перешагнул порог, и стрелки на полуночи – раз, сошлись. Кончилось «Крестовоздвиженье»! У меня будто колокол в башке – БАМ!
В горнице вижу: лежит бабка Василиса на лавке, руки на животе сложила, на груди у нее книга, а на книге – кот сидит. Ровно статуэтка. Я про себя даже не подумал, что бабке тяжело дышать, должно быть.
Глазищи кота в темноте светятся.
С неба луна одним лучом засвечивает в дом.
Бабка лежит желтая, восковая, не шелохнется.
Умерла, что ли?
А она говорит, не открывая рта и вообще не шевелясь.
Я вот точно ее голос прямо в голове слышу:
– Ты опоздал, фельдшер. За опоздание – накажу! А за то, что вспомнил все-таки обо мне и спешил, я тебя награжу. Возьми мою книгу и кота. Книгу – читай, если сможешь, может, ума наберешься, а кота корми, дай ему дожить до старости. Если научишься людей любить и природу понимать, откроются тебе тайны, а если нет, так дураком и помрешь и всю жизнь будешь опаздывать к тем, кто от тебя помощи ждет!
Сказала так, что я не сразу в себя пришел. Луна в облако зашла, в избе темнота кромешная. В черных углах мыши скребутся. На чердаке что-то шебуршит, домовой, наверное.
И все. Кот спрыгнул с хозяйки, стал о ногу мою тереться, мурлыкать.
А я Василису осмотрел, уже остывает. С полчаса как померла.
Я ее законстатировал, написал справку о смерти, досидел до утра с покойницей. В доме холодно, печь топить нельзя. Оконце не открыть.
Кот ходил ходил кругами, фыркал в углы, искры пускал… потом всю ночь орал, мявом исходил, даже задремать не дал.
Потом я справку в сельсовет отдал, чтоб похоронами занялись, и к себе в амбулаторию.
Котяра бабкин прожил у меня два года или чуть больше, мышей ловил до самой дряхлости, потом ослеп. Но я его кормил, витаминами подкалывал.
И ведь что обидно, наказ бабкин исполнялся на сто процентов. Опаздывал я. Уж и мотоцикл у меня появился, и телефон в ФАП провели, а все равно – опаздывал. Не то чтоб люди, не дождавшись, умирали, хоть и всяко бывало, но каждый раз я чувствовал – мог бы раньше, хоть бы на чуток раньше, все было б лучше!
Когда кот помер, я его схоронил в лесу.
И в ту же ночь бабка Василиса мне приснилась. Такой, как была в тот мой первый приход к ней – молодая сильная женщина с сединой в волосах и серыми смешливыми глазами.
– Пора тебе жениться, фельдшер. Завтра к вам новенькая медсестричка приедет. Она – сирота. Сватайся через полгода – не откажет. А заклятие я с тебя снимаю, потому что завет мой выполнил, и награжу. Будешь теперь всегда успевать к своим больным, никто у тебя не умрет, пока ты рядом будешь, между человеком и его смертью.
Я и в самом деле женился на новенькой сестричке, с тех пор уж тридцать лет вместе. Книгу я сберег. Читать не читаю, больно мудрено написано. Вроде по-русски, а ни хрена не понять. Потом мне одна старушка и рассказала, что хотела Василиса мне свою силу отдать, да не успел я. А мог бы вот как доктор, – Супрун кивнул на Прыскова, – пальцами в живот потыкать, наговор пошептать и вылечить.
В кухню вошла диспетчер. Толкнула окаменевшую Женьку:
– Соболева, поднимай своих, у вас – вызов!
Женька вздохнула и пошла будить врача и водителя. А мы сидели, забыв как дышать. Наконец Сашка Медведев сказал:
– Прямо мистика с фантастикой.
Борис Акимыч хитренько усмехнулся.
– Фантастика в том, что мы с трех до семи просидели без единого вызова!
Все засмеялись. Действительно! Будто и больные все наши заслушались истории Бориса Акимыча…
Читать дальше