Ванесса Бук: Притяжение 2

Николас Стонхейвен.

— Привет, я знаю, что ты возможно занят или спишь, но я надеялся, что ты приедешь и выпьешь со мной. Мне очень нужно поговорить с тобой, дружище. Ладно, позвони мне.

Мой взгляд задерживается на телефоне, пока я прокручиваю контакты. До недавнего времени держаться на расстоянии от семьи Стонхейвенов было удивительно легко благодаря четырем годам учебы в школе, а потом работая над своими картинами. Я никогда не уходил с головой во что-либо так, как ушел в свои картины после разрушительного "эффекта домино", последовавшего со смертью моей матери. Мне потребовалась вся моя сила, чтобы не искать Эмили, когда я узнал, что ее мать продала подробности смерти Алекса желтой прессе. Мне никогда не нравилась Эвелин, но я не думал, что она так низко падет ради денег.

Я думал, что со временем и на расстоянии я смогу забыть о своих чувствах к Николасу и Эмили, но правда такова, что я не забыл. Злость на Стефана не исчезла, и я не уверен, что она вообще когда-нибудь пропадет, но я отказываюсь ненавидеть Эмили и Николаса. Я не сделаю их пешками. Гнев, который я носил в себе со дня смерти мамы, уже достаточно выветрился.

Я еще раз прослушиваю сообщение Николаса, и волна вины накатывает на меня при звуке отчаяния в его голосе. Мне просто стоит удалить это сообщение и притвориться, что я никогда не слышал его. Если он позже спросит меня об этом, я просто скажу ему, что ничего не получал. Последние четыре года мы поддерживали связь, но я держал его на расстоянии вытянутой руки.

Текстовое сообщение мигает в верхней части моего телефона зеленым значком.

Ник: Почему ты не перезвонил мне, мудак?

Я улыбаюсь. Он действительно знает, как польстить кому-то. Как только я разблокировал экран, приходит еще одно сообщение.

Ник: Я просто буду продолжать слать тебе СМСки, пока ты не приедешь со мной выпить.

Вот же настырный придурок. Я уверен, что это стоит рассматривать, как отрицательную черту, но Николасу каким-то образом удается очаровывать этим женщин. Я набираю сообщение.

Я: Я тоже рад тебя слышать, Ник. Выпьем завтра?

Ник: Слишком поздно. Я уже начал без тебя.

Я: Ты напился?

Ник: Бббббл*дь да.

Я: Пожалуйста, только не говори, что ты за рулем.

Ник: Служащие отеля отобрали у меня ключи. Забери меня.

Я: Ты нисколько не изменился, дружище.

Ник: Мы так давно не тусовались. Черт. Здесь папарацци.

Я смотрю на сообщение, и в памяти всплывают предсмертные слова моей матери.

"Они погубят все хорошее в тебе. Не позволяй им этого".

Вопреки здравому смыслу я отвечаю Николасу.

Я: Название отеля?

Николас: Сомерсет.

Я: Оставайся на месте. Я еду за тобой.

***

Я подъезжаю к парковочному карману перед прославленным отелем Сомерсет. Это здание сложно не заметить, особенно, когда оно почти все отделано золотом. Завернув за угол, я замечаю Николаса, горячо спорящего с кучкой папарацци. Это не к добру. Прежде чем я успеваю передать парковщику свои ключи, Николас с размаху бьет фотографа, стоящего перед ним. ЧЕРТ. Парковщик ахает, когда я торможу, бросаю ему ключи и выскакиваю из машины.

Я проталкиваюсь через других постояльцев отеля как раз вовремя, чтобы остановить Николаса от причинения еще большего ущерба. Ему требуется несколько секунд, чтобы понять, что это я не даю ему выбить всю дурь из фотографа, лежащего перед ним. Удивление на его лице быстро сменяется облегчением. Он сильнее сжимает мою руку и наклоняется, чтобы быстро обнять меня, когда вспышки фотоаппаратов сверкают вокруг нас. Даже если Ник не говорит этого, я знаю, что он не был уверен, появлюсь ли я сегодня ночью. Я морщусь от запаха виски, которым провоняла его одежда, когда он пропитывает меня.

Папарацци, которого Николас ударил, медленно встает и осторожно отходит от нас. Он потирает свое лицо, а кожа под его глазом начинает опухать. От ярости его лицо покрывается красными пятнами.

— Ты должен мне чертову камеру! — говорит он, плюнув прямо перед нами.

Николас поворачивается к нему с хмурым видом.

— Размечтался, придурок. Я не собираюсь платить за дерьмо.

— Ник, пойдем.

— Да, иди домой, богатенький сынок. Не могу дождаться, когда продам твои фотки US Weekly. Могу поспорить, я выручу за них кругленькую сумму.

От вида чистого удовлетворения на лице папарацци меня охватывает ярость. Что за мудак. Я думаю, мне не стоит удивляться, что семья Стонхейвен по-прежнему остается основной мишенью для прессы. После смерти их брата Алекса, папарацци стали более агрессивными. Не было ни одного представителя прессы, который не желал бы опубликовать сенсационную историю о смерти наследника многомиллиардной издательской компании. Я не могу сосчитать количество статей на эту тему, которые я прочел. Мне хотелось сжечь каждый газетный киоск, который продавал эти газеты.