Евгения Смирнова: Подари мне эдельвейс. Мой любимый ботаник

Часть первая.

1.

Ей, как всегда, не повезло.

Состав пассажирского поезда растянулся, наверное, на добрый километр, и, конечно, ее вагон оказался в противоположном конце. Колесико на увесистом чемодане сломалось и его приходилось буквально волочить по мокрому от затяжного сентябрьского дождя асфальту. Она пыхтела, тащила и жалела себя, думая, какая же она все-таки несчастная.

Отпуск вместо жаркого июля, как почти у всех сослуживцев, ей достался в последний день сентября, когда «бабьем летом» уже и не пахло, а неделю моросил нескончаемый, холодный, зябкий дождь. Бойфренд бросил, заявив, что она, видите ли, «не его уровня». Интересно и какой же у него такой уровень? Наверное, Светка из рекламного отдела, к которой он, как оказалось, уже месяц подбивал клинья и все об этом знали, кроме нее. Знали и посмеивались, а она все ходила и улыбалась, думая, что у нее есть он, такой красивый, умный, веселый. А его уже оказывается и не было вовсе. Да и ничего не было: ни белозубой Светкиной улыбки, ни ног от ушей, ни блестящих белокурых локонов до пояса, ни огромных голубых глаз, ни Германа. Зато теперь так неожиданно у нее в кармане лежал гладкий бледно-розовый листочек, на котором золотыми буквами было выбито: «Екатеринбург-Сочи». А еще были указаны ее имя, фамилия и отчество: «Колач Людмила Александровна», номер вагона и место.

Ей впервые предстояло ехать в СВ! Билет был для нее слишком дорогим, и она помнила, как целые десять минуты мялась у кассы, принимая решение ехать или нет, когда молоденькая кассирша, пощелкав по грязной клавиатуре красными наманикюренными ноготками, сообщила, что остались только верхние полки на боковушках плацкарта и СВ. А потом громко захихикала, прочитав ее фамилию.

– Калач? – воскликнула перегидрольная фея.

– К о лач, – поправила Людмила, – через «о», и ударение на первый слог.

Кассирша пожала плечами, как бы говоря, что пассажирка болтает всякие глупости, отдала ей билет, паспорт и с шумом опустила стеклянную перегородку, на которой уже красовалась табличка «Перерыв пятнадцать минут» .

Мила печально вздохнула.

Вот уже тридцать лет, как она произносила одну и ту же фразу и отчаянно мечтала избавиться от своей фамилии. Вот бы выйти замуж за Князева или Цветкова, к примеру.

Наконец, на одном из вагонов Людмила, или как все ее называли, просто Мила, остановилась и прочитала заветный номер «13».

Ну а какой же еще вагон ей мог достаться?

Конечно, тринадцатый. Впрочем, оказалось, что вагоны с пятого по двенадцатый включительно отсутствуют, и ее тринадцатый номер следует прямо за шестым вагоном, в котором располагался ресторан.

Мила достала из кармана билет, затем паспорт и незаметно смахнула со лба капли пота. Девушка взглянула на проводницу, ожидая увидеть на ее лице неодобрение, но наткнулась на милое улыбающееся лицо молодой женщины исполинского роста.

– Намаялась, горемычная? – посочувствовала дама, взглянув на увесистый чемодан и душивший Людмилу огромный вязаный шарф, на который все-таки упала капля пота.

– Ага, – закивала Мила, и прижала чемодан к джинсовому боку, – и что я с ним дальше делать буду, ума не приложу.

– Так починить надо же!

Проводница взглянула на девушку, потом на фото в паспорте, и одобрительно кивнула.

– Мне не кому чинить, я одна еду.

– А вот и нет! – она широко улыбнулась.

– Как это? – изумилась Мила. – Меня девушка в кассе уверила, что второй билет в это купе не продан, это же всего два дня назад было!

– Не всего, а целых два дня назад. Мужчина с тобой поедет, – сказала женщина.

А потом добавила:

– Настоящий дикарь!

Проводница восхищенно причмокнула языком.

– Я не хочу с дикарем! – испугалась Мила.

– Да не боись! Мы в обиду тебя не дадим. Правда, Катюха?

Она подмигнула своей спускавшейся напарнице.

– Поможем-ка девушке чемодан заволочь. Мы сейчас тебе его снизу подадим, а ты принимай. Втроем точно сдюжим! Ну, давай, девушка, твой тяжелый на раз, два, три…

В вагоне оказалось невыносимо жарко.

Ну почему с ней все время так? Еще сегодня утром она с трудом высунулась из-под огромного пухового одеяла, поводила сразу замерзшим носом и констатировала, что дома «холод собачий». А вот в вагоне поезда просто жарища!

По лбу скатилась соленая капелька, повисла на носу, а затем расплылась на рукаве светло-бежевого драпового полупальто огромным темным пятном.