Елена Жукова - Экспозиция чувств

Внизу плаката мелко и по-деловому сообщалось, что с 20 февраля по 21 марта проходит выставка фотографий победителей и участников ежегодного конкурса. Теперь кое-что стало проясняться… Значит, это – лучшая фотография. Значит, их с Анной подстрелил какой-то гребанный папарацци. Исподтишка. Подсуетился – и на тебе: «лучший в России»! Паршивец!

Гордин в ярости саданул по плакату кулаком. Стекло жалобно задребезжало, но выстояло. Побегавшая мимо девчонка укоризненно посмотрела на Глеба. Тот растянул губы в покаянную улыбку и пожал плечами: дескать, у каждого бывают критические дни…

Вернувшись к мелкому тексту, Гордин выудил новую подробность: «… в арт-центре «Винзавод». Вся эта история сильно смахивала на пьяный бред. Проделки «белочки». Где же еще и проходить такой выставке, как ни на Винзаводе? Интересно, где это?

Внезапно Глеб опомнился: банкиры заждались, сейчас снова трезвонить начнут! Потом, все потом! Гордин снял плакат на камеру смартфона. И на всякий случай проверил: не галлюцинация ли? Нет. Изображение было резким и отчетливым: фигуры обнявшихся любовников, название выставки, время и место. Плакат был абсолютно реален!

Октябрь 20Х1 г.

Не дожидаясь разболтанного скрипучего лифта, Саша легко взбежала на третий этаж и вдавила кнопку звонка. За дверью разнесся знакомый кудахчущий звук, послышались тяжелые шаги, скрежетание замка, и дверь открылась.

Саша ткнулась носом в душистую гладко выбритую щеку:

– Привет, дедун! Я звонила, но у тебя было занято. Я к тебе похвастаться. У меня сегодня крутейшая добыча! Нечего, что я без приглашения?

– Ничего. Но, Александра Федоровна, я уже многократно просил вас не называть меня уничижительной кличкой «дедун».

– «Александра Федоровна»? Ну, точно обиделся! Все, Элем, я больше так не буду. Мир?

– Воистину мир.

– Каким ты сегодня франтом! У тебя что, новый наряд? Круто! Это Лана сшила? Кстати, где она? Или ты один? Ждешь кого-нибудь? – торопливо стреляла вопросами Сашка.

– Да, Лана, да, один и нет, не жду. Ланочка еще с утра уехала на какой-то модный показ.

– А тебя, бедненького, с собой не взяла?

– И слава богу! Снимать меня туда не приглашали… А просто так созерцать молодые прелести в моем возрасте уже вредно для здоровья.

– А молодую подругу иметь не вредно?

– Напротив, девочка, полезно! Подрастешь, поймешь.

Сашиному деду Элему Арсеньевичу Корбусу было чуть за семьдесят. Но Сашке никогда не пришло бы в голову назвать его стариком. Он выглядел джентльменом в «advanced ages» 1 1 Пожилого возраста, буквально в продвинутых летах . В свое время Корбус был очень недурен собой, хотя внешность его была грубой работы. Точно у природы не хватило времени на тонкую отделку лица, и она ограничилась скульптурным эскизом. Зато эскиз явно вышел из-под руки мастера: крупный нос, «сердитые» черные брови, резко очерченный рот, подбородок с глубокой ямкой. Мужественное лицо.

В себе Саша отчетливо видела признаки корбусовой породы, хотя ее кровь была дважды разбавлена по женской линии. От деда ей передался высокий рост, крупная пластика черт, ямочка на подбородке. Материнские гены смягчили овал лица, и проявились в пухлых губах. Брюнетистая масть вылиняла до каштановой, а в цвет глаз «хорошо прожаренный кофе» добавились сливки. Но брови так и остались корбусовскими: широкими, крылатыми.

А еще от деда Сашке передалась страстная любовь к профессии. В советское время Элем Корбус был известным фотографом-портретистом. Тогда открытки с портретами популярных киноартистов продавались по всему Советскому Союзу – буквально в каждом газетном киоске. И фамилия автора была напечатана на обратной стороне каждой карточки мелкими трудноразличимыми буковками.

На пике карьеры Корбус печатался в «Советском экране», «Искусстве кино» и даже в «Огоньке». Но в девяностые, когда респектабельные издания стали закрываться, вытесненные мутным потоком желтой прессы, Элем переключился на съемки новых русских в кричащих о роскоши интерьерах их квартир и загородных коттеджей. Корбус до тошноты ненавидел гламур и пытался внести в каждый портрет хоть какой-то намек на отражение человеческой души. Но заказчики требовали, чтобы было «красиво и богато». И, как это обычно бывает в искусстве, материальный интерес вошел в конфликт с художественными принципами. Корбус решил его по-библейски мудро – «есть время разбрасывать камни, и есть время собирать камни». Девяностые и начало двухтысячных были обозначены им как «время собирать бабки», то есть зарабатывать на приличную пенсию. Поэтому, стиснув зубы, вопреки собственным эстетическим принципам, Корбус несколько лет эксплуатировал свое пока еще не забытое имя: снимал много, «красиво и богато».