Евгения Багмуцкая - Давай не будем уходить

«Может, приготовить ужин и посмотреть вместе с отцом кино? – подумала я. – Может, все же попытаемся с ним стать семьей?» В конце концов, у нас двоих не оставалось никого, кроме друг друга.

Мне было лень лезть в рюкзак за ключами, и я позвонила в дверь. На самом деле, после ухода мамы я часто звонила в дверь, даже если ключи были у меня в руках. Я совсем немного надеялась, что однажды застану отца дома с кем-то еще. И, честное слово, я была бы этому рада. Но мне никто не открыл, поэтому мне все же пришлось покопаться в рюкзаке, чтобы выудить оттуда связку с детским брелоком в виде Тоторо.

В квартире было темно. Лишь из-под двери ванной виднелась полоска света: видимо, папа забыл выключить. Я разулась, отнесла вещи в свою комнату, переоделась в домашнюю одежду. Это был ритуал с пятого класса. Я никогда не швыряла вещи на пороге, никогда не валялась на кровати в уличной одежде. В пятом классе мама избила меня за то, что я пришла со школы и, не переодевшись, села за стол в школьной форме и новых колготках делать уроки. Такой она застала меня, когда вечером вернулась с работы. А уже через несколько минут я склонилась над раковиной в попытке остановить хлещущую из носа кровь. С тех пор мама не заходила в мою комнату после работы, а я по-прежнему вела себя хорошо: так уж она меня выдрессировала. После того как я переодевалась, шла в ванную умываться. И только после этого мне разрешалось заговаривать с матерью.

Я потянула на себя дверь ванной, но, к моему удивлению, она оказалась запертой. Похоже, внутри кто-то был. Это было странно: у папы своя ванная комната возле их с мамой спальни. Мама бы ни за что не стала делить со мной даже одну раковину – такую брезгливость она ко мне испытывала. Поэтому я привыкла, что гостевая ванная принадлежала зачастую мне одной. Неужели папа решил принять ванну тут? На всякий случай я робко постучала в дверь. Тишина. Я постучала еще сильнее: может, он устал и уснул? Ни звука. Я начала дергать ручку, колотить руками в дверь. Сердце разогналось за каких-то три удара и понеслось с бешеной скоростью. В голову лезли самые страшные мысли. Неужели он из-за ухода мамы? Или из-за того, что я подписалась кукушонком? Что я наделала? Что он наделал? Зачем? Дверь не поддавалась. Из ванной не доносилось ни звука, но я отчаянно продолжала биться в дверь, пока не вспомнила, что на кухне всегда лежат запасные ключи, которыми можно открыть замок снаружи. В истерике я стала выдергивать ящики кухонных шкафов, пока не нашла ключи. Несколько секунд ушло на то, чтобы вставить их в замок. Наконец у меня получилось. Я повернула ручку. Дернула дверь на себя – и застыла на пороге. Ванная была пустой.

Через десять минут домой пришел папа и застал меня на полу с опухшим от слез лицом. Он решил, что со мной что-то случилось в поездке. Но со мной ничего там по-настоящему страшного не случилось. Со мной все было хорошо. Просто я только что пережила самые ужасные две или три минуты моей жизни, вот и все. Просто я думала, что потеряла папу.

Он подошел ко мне, присел рядом на корточки, а затем притянул к себе, как пятилетнюю, и обнял. И я с облегчением, даже с радостью, что могу это себе позволить, разрыдалась ему в плечо. Я плакала, потому что от нас ушла мама. Я плакала, потому что папа остался со мной. Я плакала, потому что поняла: я не одна, мы с ним есть друг у друга, нам нельзя никуда уходить.

Однажды вечером мама, слегка выпив, рассказала мне, что она познакомилась с моим отцом в то время, когда у нее были другие отношения. «Тот был красивым, статным и сильным, а не таким, – добавила она, скривив лицо, – как твой отец». Мне же с самого детства казалось, что папа – очень красивый мужчина. Когда я стала взрослее, я поняла, что именно я принимала в нем за красоту: папа всегда был со всеми добр и приветлив. Он часто улыбался, никогда не злословил и был доброжелателен даже со случайными прохожими. Именно это делало его простые черты лица для меня красивыми: мягкими, спокойными, приятными. Мне было в радость смотреть на отца: на его мимику, на то, как он говорит, ест, смеется. И все мое детство он был для меня самым красивым мужчиной на свете. Но не для мамы.

Тем вечером мама показала на одной из своих студенческих фотографий того мужчину, и он мне совершенно не понравился. У него было злое, отталкивающее выражение лица. Было очевидно, что ему никто не нравится, зато о себе он высокого мнения. Может, я была предвзята. Мама уверяла, что у них была настоящая любовь, а за отца она вышла назло, потому что они с ее возлюбленным сильно поссорились.