Виктория Ван Тим - Любовь как в кино

– Ты ведь понимаешь, что мне нужно время, прежде чем я смогу полностью посвятить себя нам? – говорю я, глядя на наши сплетенные пальцы.

– Да, конечно. – Он глубоко вздыхает и смотрит на меня искоса. – Чем думаешь заняться?

– Хм… пересмотреть свою жизнь. Начать все сначала. – Я пожимаю плечами. – Может быть, снова стану писать картины.

– Ну, если ты сможешь писать, я смогу ждать, Кенсингтон.

Это последние слова фильма «Незабываемый роман». Ну, почти.

– Ты же знаешь, что это она говорит: «Если ты смог писать, я смогу ходить»?

Шейн смотрит мне прямо в глаза.

– Я не рисую и в данный момент не иду.

Сердце у меня гулко забилось. Я смотрю на него сквозь ресницы.

– Так ты сказал: ужин, танцы и все, чего я захочу?

Он смотрит на меня, но не говорит ни слова.

Я придвигаюсь к нему ближе и подношу его руку, все еще сплетенную с моей, к губам. Нежно целую кончики его пальцев и шепчу:

– Поцелуй меня, Шейн.

Он сворачивает в одну из небольших живописных рощиц на берегу Уайт-ривер, вдоль которой мы ехали. От шоссе мы укрыты деревьями, здесь нет фонарей. Он выключает мотор, и его губы – жаждущие, нетерпеливые – мгновенно находят мои.

Шейн открывает дверцу и приглашает меня выйти – только для того, чтобы пересесть на заднее сиденье.

– Не станем перелезать через спинку? – спрашиваю я.

– Так быстрее, – отвечает он.

Он целует ямку между моими ключицами, шею, возле уха…

А-ах… у меня прерывается дыхание, когда он прикусывает мочку; горько-сладкая боль возникает внизу живота, когда он нежно посасывает ее губами.

Сердце бешено колотится. На его подбородке уже пробилась щетина, и она колет мою пылающую кожу.

Мои пальцы лихорадочно расстегивают пуговицы рубашки одну за другой и наконец касаются обнаженной кожи. О, как я скучала по прикосновению к нему!

Он изучает контуры моего тела кончиками пальцев. Мучительно медленно. Я хочу его. Хочу отдать ему всю себя. Тело и сердце. Всю мою душу.

Шейн расстегивает мое платье и медленно поднимает его над моей головой, затем бережно укладывает меня на сиденье.

Мы уже делали это раньше, Шейн и я. И все это – как возвращение домой. Как замечательно чувствовать себя счастливой. Просто забыть все тревоги, даже если завтра они вернутся. Потому что сейчас я растворяюсь в этом моменте. В Шейне. Чувствую, что глаза наполняются влагой, а потом одна слеза ускользает из-под век.

Поцелуи Шейна добираются до моей шеи, щеки. Он отвечает на мой взгляд. Пальцем стирает слезу.

– Не плачь, Продавщица. Не плачь.

Следующая реплика: «Я хотела, чтобы это был ты». Но слова больше нам не нужны.

И поэтому я молчу.

Склонив голову, разглядываю лицо Шейна. Спящий, он такой милый! Привалился к дверце и вытянул ноги вдоль заднего сиденья старинного автомобиля, а я лежу в его объятиях. На нем только трусы-боксеры, а на мне – ничего, кроме стрингов. Мы укрыты его пиджаком. Неплохо так просыпаться.

Погодите-ка… Просыпаться? Сегодня же… какой сегодня день?

О нет!

Суббота!

Черт, черт, черт! Пожалуйста, пусть это будет сон. Один из тех странных снов, которые все еще видишь даже после того, как откроешь глаза. Не хочу субботу, не хочу. Пожалуйста, пусть будет так, как будто мы еще не засыпали. Быстро моргаю, затем крепко-прекрепко зажмуриваюсь и… открываю глаза. Ладно, пробуем снова. Закрыть… открыть. Закрыть, открыть. Закрыть, открыть.

Закрыть, открыть.

Мы по-прежнему в машине.

Это не сон. Сегодня – вечеринка в честь Рен.

Трясу Шейна.

– А! Что? – Он непонимающе смотрит по сторонам.

– Уже утро. Не знаю, который час. Наверное, очень рано… – Я сажусь. – Одежда!.. Где мой бюстгальтер?

– Ладно, встаем. – Шейн трет глаза и долго, протяжно зевает. Неторопливо поворачивает к себе запястье, чтобы посмотреть на часы.

Затаив дыхание, жду ответа. Пожалуйста, пусть окажется, что еще очень рано. Пожалуйста. От волнения невольно стискиваю зубы.

Его глаза округляются.

– Черт! – Шейн живо садится и принимается натягивать рубашку.

– Черт?

Вот дьявольщина! Значит, сейчас совсем не рано. Плохо дело. Отыскиваю свой бюстгальтер, быстро надеваю его и пытаюсь застегнуть. Какой изверг выдумал эти перекрещенные на спине бретельки?

Шейн тянется через меня за брюками.

– Во сколько ты должна там быть?

– Вроде начало в одиннадцать. Или в полдень? Не помню. Мама меня просила приехать пораньше. Примерно к десяти.