– Ты сам женился почти в сорок.
– Я уже прожил жизнь и могу судить. Самое лучшее, что может с тобой случится, – это найти свое дело и быть с любимым человеком. Потом, слава и деньги у тебя уже есть. Со смертью Аманды я потерял смысл, живу одними воспоминаниями. Перед смертью я хочу знать, что у тебя все хорошо.
– У меня все хорошо, – соврал я.
Он подтянул меня рукой, словно крюком, и я уперся щекой в его грудь, как когда-то в детстве. Как же спокойно.
Мы провели вместе день: обсуждали политику (вернее, он рассказывал о том, что происходит в мире), футбол, книги, поужинали вместе, посмотрели семейный фотоальбом. Папа вспоминал, каким я был в детстве, смеялся, а я радовался. Я снова был ребенком, а он – молодым и счастливым. Казалось, дверь откроется и мама скажет, что пора идти спать, или надеть носки, или выключить эту гадость, а потом сядет к папе и будет держать для него пепельницу или протянет ему палец со смазанным лаком, а он сотрет его, словно рыцарь берет ладонь прекрасной дамы, чтобы поцеловать.
***
Утро началось со звонка. Папина домработница визжала в трубку: «Мистер Джонс, ваш папа, ваш папа…» – я почти не понимал из-за акцента. Как всегда в десять утра, она пришла убираться и готовить и нашла его в кресле с простреленной головой. На столе лежала записка:
«Спасибо, сынок.
Люблю, целую.
Папа».
***
Марк все организовал. Нанял каких-то телохранителей, чтобы нести гроб.
И вот место, куда я не ходил последние три года, очерчено глянцевым темно-бордовым гробом с золотыми заклепками.
Обычно, когда лицо обезображено, крышку не открывают, но я не могу не попрощаться. Марк накрывает папино лицо платком и сжимает мне плечо в знак того, что можно смотреть.
Я долго не давал им хоронить. Наконец Марк отволок меня в машину, пообещав, что мы обязательно приедем завтра и тогда, когда я захочу.
На следующий день желтая пресса пестрела обложками с моим рыдающим лицом. И это единственная статья, которую мне никогда не пришлет Марк.
***
Я переехал обратно домой. Марк не хотел отпускать, но был слишком занят, чтобы протестовать, – Олди только что сделал его директором, ему было не до меня. Мы договорились, что он приедет на день рождения.
Я вызвал старьевщиков, которые вывезли три машины.
Месяц ходил по пустому дому и все никак не мог собраться, чтобы начать что-то делать. Садился на пол в гостиной, подключал к телефону колонки и слушал, как музыка заполняет пространство, заглушал весь остальной мир старым фотоальбомом и очередной бутылкой.
***
Тридцать три. Сегодня мне тридцать три. Я валяюсь на матрасе в спальне, которая раньше была родительской.
В детстве мы собирались втроем в столовой, покупали торт, родители открывали шампанское, мне – лимонад; мама готовила что-нибудь вкусное. И мы праздновали.
Друзей у меня никогда не было. Так, иногда общался с кем-то на площадке или в школе – обсуждали супергероев, играли в машинки или Лего; за несколько месяцев на съемках я ни к кому не привязывался, тем более мама всегда была рядом, мы могли болтать и готовиться вместе. Да мы все могли делать вдвоем!
Мне тридцать три, и за все эти годы у меня не появилось ни одного друга, ни одной девушки, которые бы сказали искренне со слезами на глазах: «Как здорово, что ты есть!». Короче, в день рождения телефон не обрывался.
Больше года назад был на той вечеринке, когда Марк меня отправил погулять, пока у них был серьезный разговор. Последняя вечеринка, на которой я, оказывается, был. Папы не стало, в моей копилке близких людей остался один Марк. Легок на помине – звонит поздравлять.
Марку не удалось меня ни на что уговорить. Его программа начиналась с поездки в Диснейленд, потом действие перемещалось в Вегас, а заканчивался весь этот беспредел в полицейском участке. Он также заманивал меня каким-то чудесным подарком, о котором я всю жизнь мечтал. Но все-таки мне удалось от него отделаться, просто сегодня он не стал настаивать.
Я пододвинул фотографии родителей: мамину, ту самую, что стояла на камине, и папину, где он в фартуке на работе. «Надеюсь, вам хорошо в аду вместе? За вас!» – я поднял первый стакан.
«Как же вас не хватает», – виски лавой прошел по пищеводу и ударил в желудок. Ленивые мысли начали убыстрять свой ход – алкоголь разгонял кровь и питал мозг.
Теперь и мне остались воспоминания, как говорил папа в нашу последнюю встречу. Он же пытался меня наставить, а я не понял.
Мой день рождения превратился в поминки тех, кому я был им обязан.
Читать дальше