Вера Колочкова - Зимняя рябина

– Мам, ну перестань, правда! Что у тебя сегодня за разговоры такие?

– Да нормальные разговоры… А чего ты сердишься, не пойму? Чего противишься? Почему бы тебе за хорошего человека замуж не пойти? Ты у меня какая… Загляденье, а не баба. Как та рябина за окном – чем злее морозы, тем она ярче да вкуснее становится. Так и ты…

– Хм! Надо же, какой ты мне красивый комплимент отвесила, мам! Сравнение-то какое поэтичное… Спасибо…

– Да на здоровье! Если это правда, так что ж теперь?

– Мам… Ты вроде рассказать мне что-то хотела…

– Я хотела?

– Ну да… Сказала – про отца моего рассказать пора…

– Ой, да ну… Что-то настроение пропало, Анют. Этот твой… Который в футляре… Ушел и все настроение с собой унес. Потом поговорим, ладно? Я ж сегодня еще помирать не собираюсь. Включи-ка лучше телевизор, я сериал досмотрю, чем там все дело кончилось.

– Хорошо, мам… А я тогда к Еве схожу, насчет бани договорюсь. Завтра ее очередь баню топить, в прошлую субботу в нашей бане мылись.

– Иди, что ж… Матери ее, Любке полоумной, от меня привет передавай. Хотя чего толку ей приветы передавать, все равно Любка давно никого не помнит и не узнает… Это тебе еще повезло, что я у тебя в здравом уме пребываю. А то бы тоже, как Евка, судьбу свою каждый день кляла. Кстати, чего ты Евой ее зовешь, если она никакая не Ева, а как есть Дунька?

– Она ж Евдокия, мам. Значит, Ева. Она обижается на Дуньку. И ты ее так не называй, пожалуйста.

– О как… Обидчивые обе какие. Одну Нюрой не смей назвать, другую Дуней… Кстати, не забудь Дуньке сказать, чтобы баню шибко не топила! А то нашпарит опять, не продохнуть…

– Скажу, мам. Только не Дуньке, а Еве скажу. Я ж тебя попросила ее так больше не называть.

– Ладно, не буду. Жалко мне, что ли. Если она сама себя Евой зовет, пусть Евой и будет. Она ж не виновата, что мать ей такое имя придумала – Евдокия… Я еще тогда Любке говорила, когда она на сносях ходила: радуйся, глупая, что доченька у тебя будет… Хоть и нечаянная, нежданная, без отца будет расти… А она вон что учудила, Любка-то! Евдокией дочку из вредности назвала! Чтобы и по жизни той Дунькой шла… Так все и сложилось у девки, что ж. Дунька… она и есть Дунька. И судьба у нее Дунькина.

– Мам, ну перестань…

– Ладно, ладно, больше не буду. Иди к своей подружке, иди, коль собралась… Обе вы горемычные, по рукам и ногам связанные… Я-то скоро помру, а Любка еще до-о-олго из Дуньки будет все соки тянуть. То бишь из Евы, прощенья просим…

Идти было недалеко, дом школьной подруги находился по соседству, только через лазейку в заборе нырнуть. Пока шла по двору, задумалась вдруг: а все же подруга Евка или просто соседка? И не поймешь… Да и нет, наверное, никакой разницы. Иногда люди живут с соседями многие годы бок о бок, не задумываются о степени близости. Оно ж все рядом, в шаговой доступности! Все признаки дружбы налицо – и денег в долг попросить, и в жилетку всплакнуть, и своим сочувствием щедро поделиться, если надо. Вот и Евка, получается, ей не чужая. И соседка, и подруга в одном флаконе. Родились в один год, выросли вместе, в школу ходили вместе, даже за одной партой сидели. Хотя, если так посмотреть… Они такие с Евкой разные! И по характеру, и по привычкам… Если бы не жили по соседству, то вряд ли их дружба сложилась бы. Вот и рассуждай после этого – подруги они или нет…

Да и зачем о таких пустяках рассуждать? Все равно что воду переливать из пустого в порожнее. Как бы там ни было, а Евка на сегодняшний день для нее близкий человек, ближе некуда. Может, потому, что оказались со своей проблемой обе один на один. То есть перед отдачей дочернего долга – лицом к лицу. Правда, надо признать, что Евкин долг с ее долгом и не сравнить. Она-то с радостью его несет, а Евка из сил выбивается. Может и сломаться. Да и она бы сломалась на ее месте, давно бы сломалась…

Евкина мать, тетя Люба, свою дочь никогда особо не жаловала, об этом все знали. Она и рожать ее не хотела, как мама рассказывала. Да, она такая была, эта самая Люба… Странная с молодости. А к старости эта странность облеклась в более тяжкие формы, так что Евке доставалось по полной программе.

Говорили, что Люба в девках была хоть и странной, но очень красивой. Тонкая фигурка, голубые глаза, взгляд наивно-доверчивый. Этакая Ассоль местного снегиревского разлива, которая ждет не дождется, когда прекрасный капитан Грэй примчится за ней на алых парусах. И ладно бы она потихоньку своего Грэя ждала, как та самая книжная Ассоль! Нет ведь! Любочка в каждом парне, в каждом мужчине своего Грэя видела, каждому готова была открыть свои нежные объятия! Вот местные «грэи» этим и пользовались напропалую. Мать и отец у Любы рано умерли, никто «грэям» не препятствовал дорожку к дому Любы топтать. И не задумывался никто, почему так происходит. Может, девчонку надо было вовремя к психиатру отвести, чтобы этот синдром Ассоли искоренить напрочь.