Галина Чередий - Питбуль для училки

– Все в порядке со мной, Лилия Андреевна! – ответил, скрывая похотливый блеск в глазах. Она хороший человек. А я хочу не ее. Любую. Я жизнь снова ощутить хочу просто. А это суть – использование кого-то. Вариант для той, кто готов на это осмысленно и использует в ответ. Не ее это, вижу же, и все на этом. – Пора меня выпускать. Здоров, как бык.

– Присядьте, Корнилов, – велела женщина, села передо мной, открывая вид на заманчивую ложбинку между грудями, и принялась расстегивать крепления протеза. – Ну вот, о чем я и говорю! Опять все в мозолях кровавых! Так нельзя, надо постепенно добиваться огрубения тканей культи!

Культи! Меня от слова этого самого скручивало. Прекрати, истеричка конченая, а не мужик! Сдохнуть разве выбрал бы?

– Не хочу я ничего постепенного, – возразил я, и она подняла на меня глаза. Карие, красивые. И губы полные. И все так близко. Член снова налился, похоть покатила по телу потоком, добираясь до разума. И вижу ведь – хочет. Только руку протянуть.

– Вы очень сильный мужчина, капитан Корнилов, – прошептала она. – Но сейчас требуется именно терпение и постепенность. Торопиться некуда, это долгий путь.

А говорит же не только о моей ноге. Скорее уж точно не о ней, судя по тому, что обе ладони уже на моих бедрах лежат, провоцируя на действие теплом, и смотрит все так же, неотрывно и голодно, но при этом будто просит о чем-то. О чем-то таком, что я не дам ей.

– Лилия Андреевна, я не хочу ничего постепенного и долгого, – повторил я, говоря уже о другом. – Только здесь и сейчас.

– Возможно, позже, – пробормотала она, поднимаясь и отводя глаза, в которых мелькнуло разочарование, и щеки ее вспыхнули.

– Угу, но вряд ли.

– Вот ты, Корнилов, и козлина! – шагнул мне навстречу Шаповалов и как-то неловко дернулся, будто хотел поддержать на железных ступенях вагона, на что я оскалился. Еще не хватало. – Сколько недель отлеживался по госпиталям, а нам хоть бы полсловечка весточки послал!

– А чего слать? Таскались бы ко мне с апельсинами? Так я их не люблю.

– Не корчи из себя большего говнюка, чем на самом деле являешься, – огрызнулся Николай. – Лизка вон извелась вся, а в вашей конторе и узнать-то ничего нельзя, где ты, да что с тобой. Секретность ваша *баная.

– А мне прям надо было, чтобы она узнала, что со мной. Зачем? Чтобы потом ее с водосточной трубы снимали?

– Эта бы полезла, точно, – фыркнул бывший подельник. – Хотя сейчас, знаешь, поутихла она. Сдружились они с Камневой, слушает Роксану во всем, с детьми помогает. Зубрит что-то. Но ведь ждет тебя, видно. Ты не передумал?

Он открыл с брелока тачку, жестом предлагая мне устраиваться, и больше не дергался помочь как ущербному – просек, что бесит.

– Насчет чего? – не понял я.

– Ну, насчет… ты и Лизка, туда-сюда, семья.

– Мы и так семья, без всяких туда-сюда. Рехнулся ты?

– Ну… она бы заботилась…

– Знаешь, пойду я, пожалуй, – распсиховавшись, я полез из салона.

– Да какого ты, Корнилов!

– А такого! Это я взялся о ней заботиться, я! С хера ли теперь все так поменялось, чтобы я захотел ей себя повесить на шею и жизнь пересрать? Она мне как дочь, я же вам говорил!

– Но не дочь же.

– Да иди ты!

– Ладно, кончай беситься. Поехали уже к Камневым, прибухнем за твое возвращение и потолкуем обо всем спокойно.

О чем тут толковать? Уж не обо мне и Лизке в подобном плане. Чушь какая.

– Елена Валерьевна, я хотел бы показать вам, какую красоту тут мне на участке устроили, – обратился ко мне, едва заметно коснувшись тыльной стороны кисти кончиками пальцев, Сван. – Не против немного пройтись и потерпеть мое хвастовство?

Я вздрогнула от его касания, но тут же взяла себя в руки, натянув улыбку. На самом деле я уже дико устала. Стоило только нам с Сергеем войти на террасу огромного деревянного коттеджа в три этажа, где и был накрыт ломившийся от изобилия стол, хозяин дома поднялся и пошел нам навстречу. Что сразу же притянуло все взгляды. Понимающие глумливые от дружков мужа и откровенно завистливо-злобные от девиц.

Выяснилось, что место нам с Сергеем отведено рядом с именинником, так, чтобы Георгию было удобно ухаживать за мной, беседуя и вынуждая отворачиваться от мужа. Впрочем, я что-то не заметила, чтобы моего благоверного это напрягло. Наоборот, мне почудилось, что он поглядывает и на меня, напряженную внутренне, как струна, от тревоги в чем-то ошибиться, и на окружающих с каким-то торжеством, будто все складывалось, как он и задумал. А вот мне расслабиться не помогло и вино, которое практически принуждал меня пить гостеприимный хозяин. Моя попытка отвертеться, мотивируя тем, что мне еще обратно машину вести, была пресечена на корню приглашением переночевать, на что мой супруг с лету и согласился. Естественно и не подумав спросить моего мнения.