– Бывает, мам. Ты у меня очень хорошая.
– Ну, не знаю, – вздыхает она, в смущении приподняв плечо. – Нет, он мне, конечно, нравится, – продолжает заливаться румянцем, – но, Жень, какая свадьба в моем возрасте? Он же сумасшедший, он застольем не ограничится. А все эти его партнеры с супругами… Господи, как будто мне вас мало! Нет, дочка, я все же откажу ему. Как-то это слишком нахраписто. Я к такому не привыкла.
– Ты уже отказывала.
– Не понимает.
– Мам?
– А? – вскидывает она на меня глаза.
– Прекрати истерику.
– Думаешь, у меня нервный срыв? – говорит мама почти шепотом и тут же добавляет, закрепляя на моих волосах фату последней шпилькой: – Ну вот, доченька, кажется, все!
– Думаю, ты слишком долгое время была одна, по-настоящему одна, и заслуживаешь право быть счастливой. И потом, мам, ну, какой такой возраст? Ты что себе придумала? Тебе сорок лет, у вас еще могут быть дети.
– Женька, с ума сошла? Сплюнь! – хмурится мама. – Скажешь тоже! Мне, вон, братьев твоих – охламонов бестолковых – на ноги поднимать надо, в люди выводить, и так никаких нервов на них не хватает, а ты говоришь…
– А мы все слышим! – доносится из спальни обиженный голос брата, и почти сразу же за ним в дверном проеме показывается всклокоченная темная голова Даньки, со свежей царапиной под глазом.
– Мать, соглашайся! – скалится он. – Это же все равно, что выйти замуж за космонавта! Нет, даже круче! Ты видала, сколько у Босса охраны? А тачек? У него даже «Хаммер» есть, на крокодила похож, мы видели!
– Данил, не начинай, при чем здесь это?
– А что я-то? Сама не видишь, что ли? Он на тебя запал, сразу видно. Как гоблин на Бемби! Да и Ба говорит, что мужик нормальный, просто понтовый немного, – ну так кто сегодня без недостатков? Подумаешь! А еще нам с двойником Колян уроки верховой езды обещал дать!
– Какой еще Колян? – распахивает глаза мама, а я смеюсь.
– По всей видимости, мистер Конли, мам, тренер Валдая.
– Что? Ах вы, паразиты, и когда только успели! Ох, Данька, чувствую, схлопочете вы с Ванькой у меня по шее!
– Сначала дотянись, ма! А потом грозись! Вау, сеструха! – поднимает брат вверх большой палец, прежде чем через секунду скрыться у себя в спальне. – Ты классная! Так и вижу, как твой женишок пускает слюни! О, точно! Ма, а можно я Илюхе на свадьбу слюнявчик подарю и подпишу «жених»? А то опозорит нашу Женьку.
Руки мамы тут же упираются в бока.
– А ну брысь, остряк! Поговори у меня! С табуреткой приду и достану! Ох, Женечка, – оборачивается она ко мне, вскидывая руки к груди. Смотрит с таким искренним восхищением, с каким могут смотреть на дорогого сердцу человека лишь близкие люди. – Какая же ты у меня красивая, дочка! Как фея! Господи, и когда только вырасти успела? Как жаль, что Саша тебя сейчас не видит, он тебя так любил.
Я замечаю блеснувшие в ее глазах слезы, смеюсь, чтобы не расплакаться самой, и обнимаю маму за шею.
– Мама! Мамочка! – зарываюсь носом в шелковые волосы, красиво уложенные волной, крепко-крепко прижимая к себе. – Я так тебя люблю! Так люблю! Очень-очень!
– Думаешь, видит? – всхлипывает она.
– Конечно!
– Ну! Что тут у вас? Готовы? Невский отзвонился, что уже едут! – вихрем врывается в комнату нарядная Танька, сбрасывая с рук к стене корзину с атласными лентами и сердечками. – Мы с девчонками подъезд украсили, шары надули, все этажи лентами перетянули… Короче, – вскидывает она руку в кулаке вверх, – «Но пасаран!», они не пройдут! Мы тебя, Воробышек, даже Люкову за дешевый «фиг» не отдадим!
Когда мама выходит из комнаты, чтобы успокоить расшумевшихся братьев, я ловлю помрачневшую Крюкову за руку:
– Как ты, Тань? Извини, что я так поздно узнала. До сих пор поверить не могу, что Вовка тебя бросил. Ведь все хорошо было! Может, ты что-то не так поняла?
Она на мгновение пускает во взгляд печаль, но вот уже с усилием возвращает улыбку на лицо.
– А чего не понять, Жень? Первый раз, что ли, Крюкову бросают? Посмотри на меня, – указывает пальцем на хорошенькую черноглазую девушку, с обрезанными до плеч густыми темно-каштановыми волосами, в коротком ярко-оранжевом платье и зеленых босоножках. – Я странная, резкая, угловатая, не очень умная, а еще одеваюсь, как пугало. Оказывается, его маме стыдно за меня перед родственниками. Нет, Вовка любит меня и готов вернуться, если я изменюсь – повзрослею! Если я буду не я. Но что это за чувства? И что за условия? Разве можно любить человека за то, что он кто-то другой? Не такой, каким его создала природа? А-ай, – вздыхает она, – к черту! К черту Серебрянского с его чопорными критериями! Что, на свете парней мало? Всегда найдется охочий потискать даже такое пугало, как я.
Читать дальше