Юлия Николаева - Мой далекий близкий

"Нотариус в 15.00, Ася”

Мое имя было подчёркнуто несколько раз. По прикидкам, запись сделана пару месяцев назад. Конечно, есть вероятность, что это не я, но все же, наверное, у Шилова не миллион Ась. Зачем он обращался к нотариусу, и при чём тут я? Вряд ли мне удастся найти ответ, даже если я найду эту нотариальную контору.

Больше ничего, связанного со мной, не было. Немного подумав, я нашла дату, ближайшую ко дню рождения Косницына, и снова стала читать. И обнаружила запись:

“Посмотреть запись с камер”.

Я покусала губу. Что, если письмо не было отправлено по почте? Кто-то принёс и бросил его в ящик. И Шилов хотел посмотреть камеры, чтобы увидеть этого человека? Вполне себе вариант, но мне снова мало радости: слишком много времени прошло.

Да и мой интерес может вызвать подозрение, ведь идёт следствие. С другой стороны, если Андрей тогда что-то узнал… Он мог попросить запись. Может, стоит рассказать следователю? Уж он имеет больше возможностей, чтобы порыться во всех вещах Шилова. Глядишь, найдёт что-то полезное.

Я вздохнула, ага, вот Синичкин сидит и ждёт меня с распростертыми объятиями, чтобы слушать ничем не подкреплённый бред.

И тут звонок мобильного заставил вздрогнуть, разрезав тишину комнаты.

Илья.

– Ну как ты? – задал вопрос. – Мама сказала, ты была с утра.

– Угу. Вот тоскую дома.

– На похороны пойдёшь?

– Да.

– Завтра в два на Серафимовском.

Я чуть не сказала, что знаю, но решила промолчать.

– Спасибо, – ответила вместо этого и, поколебавшись, добавила. – Илья, этот Звягин, он вообще что из себя представляет?

– Тебе зачем? – тут же насторожился брат.

– Просто интересно. Ты думаешь, это он… Андрея?

– Не знаю, Ась… Если честно, я стараюсь об этом не думать. И тебе то же советую. Лучше не лезть и не ворошить. Шилову уже все равно, а нам тут ещё жить.

Он произнёс эту речь с заминками и как бы смущаясь, но я понимала: это забота обо мне и о нас. Не мне тягаться с такими людьми и искать правду. Не мне…

Но есть что-то, касающееся меня. По крайней мере, я могу быть в этом уверена, глядя на фотографии, лежащие на столе.

В этом-то я имею право разобраться?

На похороны съехалось какое-то неимоверное количество народа. Стоянки у кладбища нет, со стороны входа переезд, так что я лично не пожалела, что отправилась на своих двоих. Люди шли и шли, и мне не составило труда найти могилу.

Оказавшись в разношерстной толпе, я украдкой принялась всех рассматривать. Мать Андрея увидела сразу, она стояла чуть в стороне, как всегда невозмутимая, высокая, с прямой спиной. Бывшая балерина, воспитавшая сына в одиночестве. Сколько помню, Арина Валерьевна казалась мне непробиваемой стеной невозмутимости и равнодушия.

Шилов говорил, это только маска, и на самом деле за этой фигурной статуей прячется добрейшей души человек, готовый всем дарить любовь. Я относилась к этим словам с большим сомнением, и сейчас, наблюдая, как она стоит вся такая прямая, пряча взгляд за вуалью на шляпке, только утвердилась в своём мнении о том, что всем подряд эта женщина любовь дарить точно не будет.

Глаз выловил Стаса и Артема, ещё несколько знакомых человек. Но много было тех, кого я видела впервые. Кто эти люди, что значили для Андрея? И что значил для них он?

Шилова хоронили в закрытом гробу, неудивительно, после такого взрыва там вообще, наверное, мало что можно было собрать. Мысль, проскользнувшая так обыденно, вызвала приступ тошноты. Я потёрла лицо руками и вдруг почувствовала легкое касание. Обернувшись, увидела Ольгу.

Она была стоматологом Шилова и при этом подругой. Они оба утверждали, что их отношения так и не пересекли дружескую черту, в частности потому, смеялся Андрей, что он безумно боится зубных врачей, и потерять Олю для него поистине беда. Женщина мне нравилась, ей было лет тридцать пять, но выглядела девчонкой, невысокая, худая, с милым личиком. Мы не то что дружили, но среди знакомых Андрея я ее выделяла, и несколько раз мы ходили по магазинам и пили кофе.

– Как ты? – Оля легонько сжала мое плечо, грустно улыбнувшись.

Я улыбнулась в ответ. Мы так и стояли рядом всю процессию. Она прошла быстро, гроб опустили под всеобщее молчание, если кто-то и плакал, то тихо в стороне. Я обошлась без слез, но чувствовала нарастающую в груди тяжесть. Словно гроб опускали не под землю, а мне в душу.

– Это неправильно, – пробормотала я, – это все неправильно.

Начал накрапывать дождь, и работники кладбища закопали быстрее. Вскоре народ нестройно потянулся к выходу. Я поймала за руку Артема.