Лариса Тимофеева - Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

– Маленькая, с тобой всё в порядке?

– Я выхожу, Серёжа! – сообщила я громко и выключила воду.

Где-то под толщей отчаяния вспыхнула надежда: «Он ждёт… из кабины я шагну в его объятия», и тотчас увяла, скукожилась. Уже зная, что в ванной Сергея нет, раздвигая дверцы, я пробормотала:

– Со мной всё в порядке, если не считать, что я уже почти умерла.

Его не было и в спальне.

Высушив волосы, я изогнулась в пояснице, стараясь собрать их в хвост, но они не подчинялись – какая-нибудь прядь, то справа, то слева всё время ускользала из захвата ладони.

Катькин голос раздался одновременно со стуком в дверь:

– Мама, давай помогу.

– О, Катя, – с облегчением выпрямляясь, обрадовалась я, – тебя ангел-спаситель послал.

Катя наклонилась ко мне и обняла.

– Здравствуй, Котёнок. Не думала, что заедешь.

Я расцеловала её в душистые щёки. Катя у нас удивительно приятно пахнет, сама, своим естественным запахом.

– Макс звонил, сказал, у вас что-то стряслось.

– Стряслось. Ещё не знаю, каков результат тряски будет. Ты с Эдвардом?

– В гостиной ждёт. Там папа уже одетый и с сумкой. Велел альфа ромео из гаража выкатить. Павлу отказал, сказал, сам поведёт. – Выдавая информацию фразами, Катя после каждой пытливо взглядывала на меня. – Дед сразу решил, что со мной поедет. – Она рассмеялась и деловито поинтересовалась: – Ты что хочешь?

– Давай косу потуже, в дороге, всё одно, растреплется. А уже там, на месте, соорудишь мне что-нибудь. Я заколку с пикой взяла.

Катя занялась моими волосами – начав ото лба, постепенно вплетала пряди волос с висков и дальше с боков головы в одну тугую косу.

– Которая бронзовая? А платье?

– Дырявое.

– Ух ты! – Она опять рассмеялась. – Родитель Эдварда в транс впадёт.

– Думаешь, надо заменить?

– Неет, наоборот! Я просто его напыщенную м… лицо представила.

– Катюша, нельзя так. У всех есть недостатки, его не самые худшие.

– Да, мам.

Я любовалась отражением своей девочки в зеркале. Те же, что у отца, зелёные, но более яркие, ближе к изумрудному оттенку глаза лучатся, очаровывают, не отпускают; уже потом разглядишь чистый высокий лоб, резко очерченную пухлость рта и нежность округлого подбородка. «И носик, к счастью, не отцов, скорее, мой, маленький», – подумала я и вслух сказала:

– Катя, мне надо с тобой поговорить. Я думала, в гостях придется время и место искать, но раз уж ты приехала, то сейчас и поговорим.

Катя подобралась, как подбирается зверёк в минуту опасности. Наблюдая за ней, я с болью себя вопросила: «Как же я добилась, что на простое предложение «надо поговорить», моя дочь готовится к бою?»

– О чём?

– О ком, – поправила я. – Обо мне и о тебе.

Она метнула на меня взгляд и умолкла, видимо, гадая про себя, о чём пойдёт речь.

– Ну вот! – Катя кончила плести косу и теперь закрепляла её. – Конечно, я не Даша-мастерица, но, думаю, если плясать на крыше машины на ходу не будешь, то до дома Эдварда доедешь прибранная!

– Благодарю, Катюша.

От туалетного стола я пересела на диванчик, а Катя упала поперёк кровати лицом ко мне.

– Катя, я устала от наших отношений и предлагаю их обнулить, – начала я и сделала паузу, давая Кате осознать сказанное. – Я наделала много ошибок, и за много лет у нас сложился невозможный, болезненный тип отношений – обращение в форме претензии, ответная реакция в форме защиты или, того хуже, в форме нападения. Я предлагаю забыть обиды и начать с чистого листа. – Видя её удивление, я поспешила пояснить: – Я понимаю, Котёнок, это тот случай, когда легко сказать – трудно сделать. Но не делать нельзя! Я люблю тебя, детка. Очень люблю. Но, видимо, выражаю любовь как-то не так, как ты ждёшь. Поэтому я хочу услышать твои… как бы это сказать… требования в свой адрес, и, если это будет мне по силам, я начну что-то менять в себе.

К концу моей, прямо скажем, дурацкой речи, Катя от простого удивления перешла к крайней точке изумления. Она уже не лежала на кровати, она села на поджатые под себя ноги, высоко подняв плечи и вытянув шею в моём направлении. Я развела руками и беспомощно добавила:

– Катька, я просто уже не знаю, что делать.

– Мама, какие требования, что ты говоришь?!

– Давай назовём это не требованиями, а пожеланиями.

– Да какая разница, как назвать? У меня нет ни требований, ни пожеланий! – Катя слетела с кровати и наклонилась надо мной. – Ты зачем так?.. О, мама!.. – она упала на коленки пред диваном и обняла мои ноги. – Что ты себе придумала? Я не могу с чистого листа! Зачем? Помнишь, я не хотела уборкой заниматься? Помнишь? Комнату запустила так, что не знала, за что в первую очередь браться. Я и о помощи просить не могла – стыдно было, и обижалась на весь свет, что я совсем одна! Я и плакала, и злилась на себя. А ты будто почувствовала – пришла и игру из уборки устроила. И без всяких поучений! О, мама! Помнишь, как мы хохотали, когда потихоньку от Эльзы вёдра и тряпки из подсобки утащили? Помнишь? До слёз! Окно мыть стали, а Женя и Эльза пришли бельё развешивать под окном. Ты чуть ведро наружу не опрокинула, прячась от них, помнишь, когда спрыгнула с подоконника? – Катя положила голову на мои колени. – Мамочка, я люблю тебя! А ты требования… В моей жизни так много счастливых воспоминаний… Мне с тобой всегда хорошо было! – Катя помолчала и шёпотом спросила: – А помнишь?.. Помнишь, когда Лорд умер?.. Мне тогда страшно было… я подумала, что все умрут. Я тогда попросила, что, если так надо, то я согласна, пусть и дедушка, и Стефан, и даже папа пусть умирают, только, чтобы ты осталась жива, чтобы ты осталась со мной.