Иван Яцук - Путь олигарха Иван Яцук

Эх жизнь, эх Верочка, Верунчик, Веруша! Как ты носилась перед глазами в самые неподходящие моменты, на самых ответственных совещаниях и заседаниях, бюро – черт бы их побрал – сколько жизни драгоценной ушло в песок…это рыжее пламя волос, как майская утренняя заря…эти голубые глаза васильковые…первая ночь.. Верка только в наряде из своих волос, русалка днепровская…молодая, томная, горячая…как зашлось сердце в первом объятии..первом сплетении, в первом некраденном поцелуе полных, сочных, сладких губ; как упоительно ласкать пышную белую грудь, тугие крупные соски – брр! – даже сейчас в дрожь бросает. Нет, так, пожалуй, не успокоишься.

А теперь или ему некогда, или плохое самочувствие, или у нее проблемы.– Кирилюк иронически усмехнулся.– Проблема одна: время его ушло. Каждому овощу свое время. Вот и его время отошло. Ушла любовь. С ее стороны, он до сих пор не уверен, была ли она вообще. Ну и черт с ней – этой ее любовью. Лишь бы он любил. Вся соль и беда, что он уже не любит, нет сил любить такую женщину. Чтобы любить, нужна духовная энергия, а ее нет, она вся ушла на комбинат, в работу. Проблемы…какие к хренам проблемы?! Двенадцать лет назад, чтобы попасть к ней на дачу, он, не задумываясь, бросился в Днепр. Сдуру, конечно. Ему тогда уже было сорок семь, а казалось, что он парень – ого-го!Это на берегу кажется – рукой подать. А тогда чуть не утонул. На берег вышел, шатаясь от усталости, счастливый, что остался живым. А она прильнула к нему, погладила его мужество, губами чуть-чуть прикоснулась – и где та усталость?!…Привет Вере Феликсовне… что бы это значило? Акт вежливости или уже снюхались за моей спиной?

Голова что-то побаливает. «У дочки неприятности, перенесем встречу на позже». Больше месяца наедине не встречались. Авторитета у тебя, Виталий Семенович, поубавилось – вот и все проблемы. Какой-то Сидоренко уже пытался права качать. А у женщин есть такая болезнь – директомания. Пока ты сильный – каждой хочется к тебе приласкаться.

Валя,– пояснил он жене, проходя к входной двери, – пройдусь немного, что-то мне душно здесь.

– Только ненадолго,– раздался голос из кухни,– скоро сядем ужинать.

Наскоро одевшись, Кирилюк вышел на улицу. Жил он в дальней, почти сельской части города в большом, ухоженном доме, без излишеств, но со всем необходимым: водой, канализацией, газом, гаражом, куда он иногда ставил служебную «Волгу», летней кухней, где при необходимости ночевали люди, с которыми он поздно возращался из командировок. Еще недавно такой дом считался богатым, а теперь, когда новоявленные нувориши наворотили себе дворцы, выглядел просто добротным.

За домом, садом и огородом присматривал далекий родственник Михаил – почти глухой, еще не старый, но казавшийся стариком. По причине своей инвалидности он оказался бобылем, никому не нужным, и пришлось Кирилюку взять его к себе, как одному из состоятельных родичей. Михаил пришелся ко двору. Трудолюбию его можно было позавидовать. С пяти часов утра он уже возился в саду, подметал двор, что-то чинил, строгал – и все молча, без единого слова. За это его прозвали Герасимом по имени тургеневского героя из рассказа «Муму», и это прозвище так к нему прилипло, что иначе его никто и не называл. Что его зовут Михаил, никто и не помнил. Жил Михаил-Герасим в летней кухне, которую к зиме утепляли.

Виталий Семенович мог только выйти в сад, полюбоваться цветением вишен, спросить, что надо. Все лето и осень в доме не переводились помидоры « Воловье сердце», нежинские огурчики, несколько сортов персиков, винограда и прочих фруктов и овощей. Перед домом в палисаднике всегда красовались пионы, георгины, астры, хризантемы, украшая всю улицу. Каждое утро Михаил ездил вместе с Кирилюком на комбинат, где числился работником зеленого хозяйства.

Как ни странно, но в последнее время работы у директора поубавилось. Истончился поток министерских указаний и предписаний, инструкций, телефонограмм, требующих немедленных действий и ответов; уже не висела угроза срочных сводок обкому партии и прочим комам, свелись к минимуму собрания, заседания, конференции, семинары, командировки, лекции по так называемым животрепещущим проблемам человечества, юбилеи и торжества.

У побед, как всем известно, много авторов, у неудач – только один. Тонущий комбинат, как безнадежно раненого при паническом отступлении бросили все, предоставляя расхлебывать горькую кашу тем, кому это положено по штату. Не дремали только правоохранительные органы и налоговики. Эти грифы сразу чувствуют раненого зверя и возможность поживиться.