Эмма Скотт - Девушка из песни

– Верно. Глядя на него, я думаю, он успел повидать дерьма в этой жизни. Интересно, что с ним приключилось? – Она провела языком по нижней губе. – Пожалуй, посчитаю это вызовом.

Мы снова пересекли лужайку, и я заметила Миллера, который сидел на камне возле столиков кафетерия. На нем были рваные джинсы, ботинки и выцветшая винтажная футболка Sonic Youth. На коленях лежал пакет с едой, сам же Миллер рылся в рюкзаке, вероятно, в поисках инсулина.

Эвелин проследила за моим взглядом и вздохнула.

– Ты собираешься рассказать ему о вечеринке Ченса, да?

– Конечно. А что? Думаешь, Фрэнки со своими парнями продолжат над ним издеваться?

Эвелин пожала плечами.

– Фрэнки – идиот, ему больше нечем заняться. Но Миллер, похоже, может за себя постоять. Твой маленький мальчик уже совсем взрослый, правда? Очень жаль.

– Очень жаль, что? – спросила я, вспыхивая. – Очень жаль, что он бедный? Какое это вообще имеет значение?

– Дело не в том, что он беден. А во всей картине в целом. Он жил в машине. Его мать занималась проституцией. Все это создает вокруг него определенное… облако?

– Ауру? – подсказала я, скрестив руки на груди.

– Ауру, точно! Она исходит от него, как дурной запах.

– Эвелин, ты говоришь ужасные вещи.

«Раньше от него пахло лесом, а теперь – солнцем и пляжем».

– Только не нервничай. Я знаю, что он твой друг. Или тебе просто нравится с ним нянчиться из-за этого его диабета.

– Да, он мой друг, и не смей так о нем говорить. Никогда.

– Ладно, ладно, извини. Простишь? – Она быстро обняла меня. – Иди. Пригласи его на вечеринку, если хочешь, а я позвоню тебе попозже. – Эвелин чмокнула воздух у моей щеки и убежала, покачивая волосами, собранными в высокий хвост.

Я посмотрела в сторону Миллера.

«Нет, он вовсе не моя любимая игрушка, и я с ним не нянчусь. Он замечательный».

Хотелось бы мне, чтобы все в школе видели то же, что и я. Да, я тоже видела в нем ребенка, который жил в фургоне, но от этого в моих глазах он становился только лучше, а не наоборот. Красивее, сильнее, храбрее. И он никогда не жаловался, вместо этого изливая все свои эмоции в музыке.

И настало время, чтобы все в школе узнали о его таланте.

– Привет!

Я поднял взгляд и увидел приближающуюся Вайолет. Сердце глухо забилось, каждый удар походил на тычок в старый синяк. Она была так прекрасна в лучах позднего летнего солнца, поблескивавших в ее иссиня-черных волосах. Ее темно-синие глаза сегодня казались мрачнее, несмотря на лучезарную улыбку.

Что-то не так.

Она плюхнулась на траву рядом с камнем, на котором сидел я.

– Привет, – произнес я, держа ручку для инъекций инсулина. – Только собирался уколоться. Решил, что стоит дать новичкам пищу для разговоров. Все-таки первый день в школе.

Ви слабо улыбнулась. Она знала, что я выдержал череду глупых насмешек: типа я наркоман, который нагло ширяется среди бела дня. К черту этих придурков, если они думали, что я буду прятаться по туалетам, чтобы принять лекарство, которое поддерживало во мне жизнь.

Мне приходилось распределять инъекции по всему телу, чтобы не колоть много раз в одно место. Сегодня я закатал короткий рукав своей футболки.

– Погоди, дай угадаю дозу, – произнесла Вайолет. – Для практики.

Она заглянула в мой контейнер с обедом: бутерброд с ветчиной, несколько ягод клубники, пакет попкорна, бутылка воды.

– Похоже на сорок граммов углеводов, потому… четыре единицы инсулина.

– Верно, доктор Эм, – ответил я и сделал себе укол.

Ввел лекарство под кожу, и жалящая боль от иголки стала терпимее. Когда я убрал ручку в футляр, Вайолет протянула мне ланч, хотя я не стал есть сразу; нужно подождать несколько минут, пока начнет действовать инсулин.

– Как проходит первый день? – спросила Ви. Она прищурилась, разглядывая темные круги под моими глазами. – Что случилось? Ты в порядке?

– Нормально. Просто тяжелая ночка. – Я смерил ее угрюмым взглядом, просившим не давить. У меня не было настроения разговаривать о новом мамином хахале. – Я собирался спросить у тебя о том же.

– Что ты имеешь в виду?

– Да брось, Ви. Это же я.

Она грустно улыбнулась.

– Ты, наверное, экстрасенс.

– У тебя на лице все написано, – ответил я. «Мне знакома каждая черточка». – Из-за родителей?

Она кивнула.

– Прости за прошлый вечер.

– Это они должны извиняться, – мрачно ответил я. – Они сказали, из-за чего устроили этот цирк?

– Не совсем, но у меня есть подозрения. Думаю, мои сбережения на колледж тают. Или, возможно, уже иссякли.