Эмма Скотт - Девушка из песни

– Ви… – прошептал он.

– Я здесь.

– Что же мне теперь делать? – Его голос был хриплым, и мое сердце сжалось.

Как будто вот-вот расколется на тысячи кусочков.

– Спать, – ответила я, стараясь казаться храброй. Какой я и была, по его словам. – Мы что-нибудь придумаем.

Он покачал головой.

– Не знаю. Мы живем в автомобиле всего несколько недель, но мне кажется, что я там родился. Временами мне просто хочется, чтобы земля разверзлась и поглотила меня.

– Я этого не допущу. Ты мне нужен.

– Ты не можешь никому рассказывать. Поклянись, что не будешь.

– Миллер…

– Поклянись, или я уйду прямо сейчас и никогда не вернусь.

Он казался слишком измученным, чтобы двигаться, но я знала, что он поднимется и выползет из окна, если не пообещаю. Я зажмурилась, из глаз брызнули горячие слезы.

– Клянусь.

– Спасибо, Ви.

Я подавила рыдания, прижалась к нему и обняла. От него пахло чистотой, такой теплый, но худой. Слишком худой.

«Он похудел со времени нашего знакомства. Жизнь в машине его убивает».

Миллер на секунду напрягся, а потом притянул меня к себе, и я положила голову ему под подбородок. Мы идеально подходили друг другу, как кусочки мозаики.

Он глубоко вздохнул, и его грудь прижалась к моей щеке. Я слушала его сердцебиение, слишком быстрое, как мне показалось. Если бы я уже была врачом, то смогла бы помочь ему и не чувствовала себя такой беспомощной. Удары, казалось, отсчитывали секунды. Но до чего – я не знала. Может быть, чего-то плохого. Я погрузилась в сон, и страх последовал за мной.

На следующий день мы шли по обсаженным деревьями тротуарам в центре Санта-Круза, мимо симпатичных магазинчиков, ресторанов и художественных галерей. Мы направлялись в кафе «Брэвери», чтобы встретиться с Шайло. Я внимательно наблюдала за Миллером, отмечая бледность его лица. Проснувшись, я обнаружила в мусорном ведре моей спальни две бутылки из-под воды, и Миллер пожаловался на усталость, даже после того, как спал в моей постели.

– Я почти и не помню, когда спал в настоящей кровати, – сказал он в то утро. – Забыл, каково это.

У меня внутри все сжалось.

– Ты можешь спать в ней каждую ночь, – предложила я, хотя на самом деле это был приказ.

Если его мама будет ночевать в мотелях, я заставлю его спать в моей постели и пить столько воды, сколько захочется. Миллер безропотно и стоически шел рядом со мной. Мы ежедневно очень многое принимали как должное: тепло, туалет, воду от простого прикосновения к крану. Уединение, личное пространство, постель. Миллера всего этого лишили, а он не жаловался и справлялся со всем в одиночку.

Перед ломбардом Миллер остановился и заглянул внутрь. В самом центре на подставке стояла акустическая гитара. Царапины портили бледный корпус, но на грифе более глубокий коричневый цвет выглядел дорого.

– Какая красивая, – заметила я.

– Это моя, – тихо пробормотал себе под нос Миллер. Я повернулась и посмотрела на него.

– Что?

Его глаза округлились, а затем он нахмурился.

– Черт, ничего, не обращай внимания. – Он быстро зашагал дальше, я едва поспевала за ним.

– Это твое? Я не знала, что ты играешь.

– Ты многого обо мне не знаешь.

– Полагаю, что так, – ответила я, стараясь скрыть обиду. – Хорошо получается? Давно играешь?

– С десяти лет. Когда у нас был компьютер, я научился играть по видеоурокам на YouTube.

– А ты умеешь петь?

Он кивнул.

– В основном каверы, но сам тоже кое-что пишу.

Я моргнула, увидев, как он раскрывается передо мной с другой стороны.

– Почему ты мне не сказал? Так вот что ты каждый вечер пишешь в блокноте? Сочиняешь песни? Ты мог бы сыграть для меня…

Миллер остановился и резко повернулся ко мне.

– Ну, для этого уже слишком поздно, не находишь? Господи, Ви! Ты когда-нибудь перестанешь задавать вопросы, помогать и… копаться в моем дерьме?

Я отшатнулась, как от пощечины.

– Я не… Я думала…

Он яростно провел ладонью по волосам.

– Мне не следовало говорить тебе о гитаре.

– Почему?

– Потому что теперь ты просто воспользуешься своими возможностями богатенькой девочки и выкупишь ее. Ты уже достаточно помогла. Ты сделала достаточно. Большего я принять не смогу.

Я поймала его напряженный взгляд, глубокий, засасывающий. В темной глубине его глаз плескалась боль. Неосуществленные желания, ощущение потери и вкус к жизни. То, что пробудилось в нем после горячего душа, настоящей постели и еды.

– Я не стану ее выкупать, – произнесла я.