Полина Рей - Триггер

Второй бокал не опьяняет, хотя, мне хочется, чтобы мерзкие ощущения хоть немного притупились. Я уже готова налить себе третью порцию, когда вспоминаю об Илье, что должен приехать с минуты на минуту. Мне совсем не хочется впускать его в квартиру. Не хочется, чтобы он рассказывал потом Вадиму, как я живу одна и чем занимаюсь. Не хочется, чтобы видел грязную посуду в раковине, которую мне не хочется ставить в посудомойку.

Быстро подхожу к окну и выглядываю во двор. В разгаре – май. Тёплые деньки, такие редкие для Питера, заставили мам с детьми высыпать на улицу, и теперь детская площадка – сплошь уставлена колясками, велосипедами и игрушками. И эта картина почему-то кажется удивительно умиротворяющей.

Вот она – другая жизнь, которая не имеет ко мне никакого отношения. С которой я не готова соприкасаться даже мельком. Почему она именно сейчас кажется настолько близкой – только руку протяни и прикоснёшься?

Накидываю на плечи спортивную кофту, на ноги надеваю совершенно неуместные балетки. Даже думать не хочу, как именно они сочетаются с тренировочными штанами и простой футболкой. И выхожу из квартиры, прихватив мобильник.

Небольшая передышка прежде чем вернусь обратно и снова стану частью того антуража, который создала сама, и в котором мне так лживо-уютно находиться в последнее время.

***

Совершенно млятский день. Начиная от того, что забываю дома материалы по одному важному делу, заканчивая тем, что мне придётся снова таскать с собой дочь, потому что её бабушка в который раз не может с ней остаться.

Или не желает. Один хрен.

Настя, надо отдать ей должное, ведёт себя довольно спокойно. Ей вообще не очень много нужно – когда катаемся по городу, смотрит в окно. Иногда просится в туалет. Реже – поесть или попить. С собой таскает какого-то дико ржачного игрушечного поросёнка, у которого голова едва ли не в три раза больше, чем туловище. Даже имя ему придумала – Катя. В целом, всё не так напряжно. Но есть одно «но».

Мне, б*я, стыдно перед дочерью за то, что она вынуждена шататься со мной по сомнительным местам. Стыдно, что не могу ей обеспечить няню или кого-то, кто не откажется присматривать за ней днём. Не потому что нет бабла – причина в другом. Я не могу заставить себя оставить ребёнка с кем-то незнакомым. Это внутренний стопор какой-то, который словно тумблер в башке.

Когда потерял жену, единственное, чего мне хотелось – сдохнуть. А Наська стала тем поводом жить, который заставлял меня по сей день делать вдох за вдохом. Хотя я сильно сомневался, что как отец способен ей дать хоть что-то, но она была у меня, а я – у неё. И мы вроде как нуждались друг в друге.

– Насть, мы сейчас в одно место закинем кое-что, а потом можем мороженое поесть скататься. Или ужинать хочешь?

– Мороженое! – раздаётся с заднего сидения. – Мы с Катей хотим.

– Окей.

Паркую тачку возле дома жены шефа, и поворачиваюсь к дочери:

– Ты посидишь, пока я поднимусь? Или со мной пойдёшь?

– Я посижу. Ты же недолго?

– Недолго. Минут пять.

– Окей, – повторяет за мной и снова отворачивается к окну.

Она никогда не была проблемным ребёнком, наверное, в этом – заслуга её матери. Я знал, что Настя переживает её смерть до сих пор, и наверное, только сейчас реально начал осознавать, что именно ей и пришлось тяжелее всех. Хотя поначалу казалось, что я один барахтаюсь в болоте из вязкого дерьма, один вою беззвучно от боли и ни черта не понимаю, что сделать, чтобы было не настолько адово.

Побарабанив по рулю, раздумываю о том, не отправить ли дочь на площадку, пока я буду относить документы жене Персидского, и всё же выхожу из машины с коротким:

– Я сейчас.

Успеваю дойти до подъезда, когда случается то, что выбивает у меня почву из-под ног. В последнее время я вообще думал, что нет такой силы, которая способна это сделать. Но вот дверь в тачку со стороны, где сидит Настя, открывается, и дочь выскакивает на улицу, прижимая к себе своего поросёнка. За этим наблюдаю словно в замедленной киносъёмке, а когда слышу крик дочери, в котором сквозят нотки неподдельного счастья, и вовсе замираю будто меня прибили к асфальту.

– Мама! – кричит она и несётся туда, где двое пацанов гоняют мяч. – Мамочка!

Б*я!

Я не думал, что может быть вот так, когда два этих выкрика – лезвием по нервам. Когда понимаю, что не могу пошевелиться, потому что застыл, как идиот с этой грёбаной папкой в руках.

Перевожу взгляд на белокурую женщину, ноги которой обнимает Настька. С силой, вжимаясь, цепляясь за её одежду. Как будто и впрямь перед ней мать. И понимаю, почему она так рванула к этой незнакомке. Передо мной моя Таня, только лет на десять старше. Вижу, насколько эта женщина растеряна, смотрю на то, как она рукой гладит Настьку по волосам. И в этом жесте её – щемящее ощущение, от которого нервы мои в жгуты сворачиваются. Сейчас я наблюдаю со стороны, и всё потому, что стоит мне только пошевелиться – пиз*ец. Конец всему. Я просто заберу дочь и мы просто пойдём с ней отдавать документы. А эта женщина… она отправится отлеплять от качелей-каруселей своего ребёнка. И мне придётся донести до Насти, что это была не её мама.