Наталья Шагаева - В плену обмана

Все происходит неожиданно – кто-то хватает меня за плечи и резко разворачивает. Пошатываюсь на каблуках, но сильные руки внаглую подхватывают меня за талию и крепко удерживают. Передо мной возникает высокий светловолосый парень в кожаной куртке с воротником-стойкой.

– Привет, зайка, – говорит он мне и ухмыляется, словно мы давно знакомы и очень близки.

– Que?! – от растерянности перехожу на испанский и теряю дар речи.

Я даже не успеваю толком рассмотреть парня и понять, что происходит, как он зарывается мне в волосы пальцами, дергает на себя и целует. Нет – он впивается мне в губы, внаглую их всасывая и вторгаясь языком в рот! В легкие врываются запахи бергамота и табака, а во рту появляется привкус мятной жвачки.

Наверное, я сошла с ума, но все, о чем я думаю в этот момент, это какие у него теплые и мягкие приятные губы. Кажется, я на несколько секунд выпадаю из реальности, и мне нравится поцелуй с совершенно незнакомым сумасшедшим парнем. Он вжимает меня в себя и замедляется, уже нежно проводя языком по моим губам и слегка прикусывая их.

– Так и знал, что ты вкусная, зайка, – отрезвляет его шепот мне в губы.

Упираюсь в твердую грудь и со всей силы отталкиваю парня, почти задыхаясь от такой наглости и дерзости.

________________________________________

Буду очень благодарна за лайки(звездочки), репосты и комментарии. Это очень радует Автора и вдохновляет!!!

Егор

– Голова болит и руки, посмотри, что у меня с ними! – заявляет мать, протягивая ко мне пальцы с грязными ногтями.

Морщусь от стойкого, уже невыветривающегося запаха перегара и сигарет.

– От бутылки пива это не пройдет.

Хочется крушить все и материться. Заехал, бл*дь, привез матери продуктов, поел сырников! А она не то что сырники, стакан в руках держать не может. У нее похмельный синдром, тремор такой, что слышно, как стучат зубы.

– Сколько дней?! – спрашиваю я, а сам обхожу квартиру в поисках ее собутыльников.

Слава Богу, никого не нахожу и возвращаюсь в кухню. Мать сидит за столом в халате, который, похоже, не меняла несколько дней. Я устал от этого, смертельно устал вытаскивать ее из запоев. Мне надоело видеть, как она деградирует. А когда-то моя мать была очень красивой, ухоженной женщиной с хорошим вкусом и чувством стиля. А теперь никто и никогда не узнает в ней ту шикарную красавицу, которой я восхищался. Она потерялась в обрюзгшем теле, опухшем лице, красных глазах, вечно растрепанных волосах и в бесконечном пьяном угаре.

– Я спрашиваю какой день ты пьешь?! – начинаю разгребать бардак на столе, убирая грязную посуду в раковину.

– Не кричи на меня! – возмущается мать, а потом зажимает рот рукой и убегает в ванную.

Ее выворачивает наизнанку, она драматично стонет в надежде, что я ее пожалею. А я устал ее жалеть.

– Сколько дней ты пьешь и на какие деньги! – сквозь зубы снова спрашиваю, складывая продукты в холодильник.

– Всего три дня, у Светки было день рождения, – говорит она так, словно это повод бухать три дня. Ну да, ее рекорд – три недели. Двадцать один день в запое – я бы, наверное, выплюнул печень. А у нее отличное здоровье… было когда-то, пока она не проспиртовала себя. Три раза я помещал ее в специальную клинику, несколько месяцев реабилитации – и она становилась похожа на ту красивую женщину, вновь занималась репетиторством, даже мужик появился – Александр Павлович, историк из университета.

Раньше, после смерти отца, я бы не подпустил к ней ни одного мужчину – максимализм затмевал разум. А сейчас был рад что она живет полной жизнью. Но длилось это недолго, она опять уходила в запой, и все шло по кругу: запой, клиника, немного нормальной жизни и снова запой. В какой-то момент я психанул, опустил руки и позволил ей медленно убивать себя. Когда она пропивала все деньги, то звонила мне и пьяным голосом изображала больную, делая из меня полного идиота. Естественно, я ничего ей не давал – не хотел быть соучастником самоубийства. Тогда она начала продавать вещи отца, дорогие как память мне, да и ей самой. Пришлось вмешаться и выводить ее из запоя, но это все ненадолго, максимум – месяц, потом наступало очередное день рождения или день взятия Бастилии, и ее накрывало пьяным угаром.

Иногда я даже где-то ее понимал – моя мать всегда была слабой женщиной, тенью за спиной сильного мужчины – моего отца. Его не стало, и она не выдержала потери. Женский алкоголизм только заглушается, но, к сожалению, не лечится. Люблю ли я свою мать? Да, люблю. Только я люблю ту красивую, милую, добрую женщину и ненавижу алкоголичку, сидящую передо мной.