Ирина Карпинос - Путешествие дилетантки

Все моментально бросились врассыпную, и наш первый концептуальный разговор состоялся. О, что это был за разговор! В нем участвовали все части тела, которые умудрялись наощупь обниматься, целоваться и в промежутках произносить разные по степени значимости слова.

– Сашка, ты такая талантливая чувиха! Я тебя боюсь, – чуть слышно произнес он освободившимися губами.

– А я тебя нет, – полузадушенно щебетнула я. – Правда боишься?

– Я не знаю, что мне с собой делать. Опять начинать жизнь сначала? Опять разводиться с женой? Но я не могу сейчас пойти на это!

– Леша, о чем ты? Никому никуда не надо идти. Я сама не понимаю, что происходит. Но когда 13 числа мы вместе оказались в гостях у Душевного, я явилась туда одним человеком, а ушла другим. Все сидели за столом, а мы с тобой стояли в соседней комнате и ты все говорил, говорил, говорил… И тут Душевный принес две рюмки водки и сказал, чтобы мы выпили на брудершафт. И мы еще долго стояли с перекрещенными руками прежде, чем выпить эти рюмки. А потом мы вернулись к столу, вернее, ты сел за стол, а я взобралась на подоконник, чтобы быть подальше от тебя. И тогда ты стал медленно выходить из-за стола и сомнамбулически двигаться к подоконнику. Ты сел на пол у моих ног, опираясь на них спиной, и одной рукой обхватил меня за щиколотку. Как будто окольцевал. Кольцо твоей руки на моей ноге я чувствую до сих пор. А больше, собственно, ничего и не произошло.

– Что же мы делаем? Сколько можно стоять у этого чертова дерева, рядом с палатками, где спят наши пока еще супруги? Я сейчас уведу тебя отсюда и назад не возвращу!

– Уведи, только поскорее.

И в это самое мгновенье, которое нестерпимо хотелось продлить, какая-то сволочь засветила нам фонарем прямо в глаза. С криком «вот они!!!» толпа оторвала нас друг от друга и потащила к костру. Если бы меня тогда бросили в костер, он бы, наверное, показался мне чуть теплым. Но Лешу все-таки заставили петь, а я стояла у него за спиной, и после каждой песни он проводил щекой по моей руке, не давая возможности никуда от него сбежать. Хотя, собственно, бежать уже было поздно.

Знаешь, не буду я соблюдать хронологию в своем рассказе. Буду вытаскивать на свет божий эпизоды в том порядке, как они вспоминаются. В общем, прошло много лет. За эти годы рухнул Союз, и мы оказались в разных государствах. Виделись иногда чаще, иногда реже. Сейчас мне вспоминается встреча после долгой, как пишут в дамских романах, разлуки. Гостиница «Октябрьская» в Питере, в которой я уже знала к тому времени все закоулки, неимоверно подорожала по сравнению с 91-м годом, когда я останавливалась в ней впервые. Ритуал всегда был одним и тем же. С Витебского вокзала я ехала в гостиницу, снимала там одноместный номер и ровно в 12 дня звонила ему. Он к этому времени как раз просыпался. С годами дрожание пальцев при наборе телефонного номера уменьшалось, а ощущение болотной гибельности происходящего увеличивалось. Периодически я совершенно искренне хотела, чтобы наши отношения стали по-настоящему дружескими, как это иногда случается у бывших любовников. Но никакой дружбы не получалось. И в тот раз мы обменялись вместо приветствия дежурными кодовыми фразами.

– Кажется, с тех пор, как мы не виделись, прошло сто лет одиночества? – спросила я.

– Сто лет и одна ночь, – ответил он. – Сегодня очень жарко…

– Сними пиджак, и мы сможем посидеть-поговорить.

– Почему посидеть? А полежать? Только мне нужно опять к тебе привыкнуть.

– Как и мне к тебе…

Привыкание, вернее, узнавание в таких случаях, как правило, происходит мгновенно. Но я совершенно его не узнавала. Это был абсолютно новый мужчина, по каким-то ему одному ведомым причинам демонстрирующий мне свои достижения в области постельной эквилибристики. Я чувствовала себя, как подопытное тело, выброшенное за борт корабля, и вынужденное трепыхаться, чтобы не утонуть. Вот я и трепыхалась. А мой вновь обретенный возлюбленный испытывал на мне известные кульбиты, к которым его приучили за время нашей разлуки. В какой-то момент у него все-таки хватило соображения бросить мне спасательный круг. И я, уже почти ушедшая под воду, вынырнула на поверхность. В окна гостиничного номера бил яркий свет, и у меня не было никакой уверенности, что это кораблекрушение можно пережить.