Олли Серж - Встретимся в декабре

– Я жить хочу, Саша, а не овсянку есть, – заводился с пол оборота супруг, – К тому же нужен первый взнос. Вот если бы твой отец, наконец, уступил и согласился продать свою никому не нужную однушку в центре, то нам бы хватило и на новую квартиру для него и на первый взнос.

– Ты не понимаешь! – это жестокое предложение всегда било меня наотмашь. Знал ли он? Конечно знал. Просто циничность лезла наружу уже тогда, – Больше никогда не смей ему это предлагать! – чуть громче, чем надо ставлю перед мужем на стол тарелку с салатом, – Папе эту квартиру после детдома дали, он с мамой там жил. Счастливо, почти тридцать лет… И все, понимаешь, все сделал своими руками! Там его вдохновение, его баночки, колбочки, тетрадки. Ты же знаешь, что как мамы не стало, он с головой в науку ушёл… Эти стены лечат его, он дышит родным запахом, а предлагаешь его поместить в бездушную панельную коробку?

– Да это же паранойя, Саша! Жить призраками, когда рядом есть живые люди и не хотеть им помочь!

– Мы с тобой сами можем заработать, Андрюш. Я же не говорю, что твоя мама плохая лишь потому, что в одной из комнат ее квартиры стоит рояль!

– Так квартира твоего отца стоит, как две квартиры моей матери! А в ней живут пробирки и тараканы в закрытом мусоропроводе! – с психом отшвыривает от себя вилку и отодвигает ужин, – Спасибо, женушка, я сыт.

– Прошу тебя, милый, давай закончим этот разговор и не будем ссориться, – я устало опускаюсь на кухонный табурет, пытаясь справиться с чувством вины. Мне всегда очень плохо, когда мы в ссоре.

Андрей пыхтит, злится и, скорее всего, снова подбирает у себя в голове определяющее прилагательное для меня. Недалёкая, непрактичная, блаженная фантазёрка и ещё куча других слов, которые я уже не раз слышала в свой адрес.

– Чай будешь? – пытаюсь улыбнуться и разрядить обстановку, – Я твои любимые пряники с апельсином купила. Вот, – облегченно выдыхаю. Вроде потеплел, – А ещё, мы с Аленкой сегодня в магазине были. Сейчас. Я покажу тебе, – убегаю в комнату и везу на кухню свою «желтую прелесть» на колесиках, – Ты только не сердись, милый, он по распродаже был и так мне понравился, – кручу перед Андреем пластиковый модный чемодан и радуюсь ему, как ребёнок, – Мы же все равно хотели к отпуску покупать…

– Блин! Саша, пряники с абрикосом! – ох… Ну приплыли! Муж брезгливо отшвыривает сладость в сторону, – Неужели так трудно запомнить, что я ненавижу абрикос! – с грохотом встаёт из-за стола, а я долго рыдаю рядом с желтым чемоданом.

Прям как сейчас. Только теперь у него ещё и крышка плохо закрывается, приходится прижимать коленками.

А ещё это «пластиковое безобразие» упорно и никаким боком не желает помещаться в багажник Hyundai Getz, который приехал исполнять роль моего такси.

– Придется в салон брать, – задумчиво выносит вердикт водитель в засаленной кепке, – Только там ещё кресло детское стоит, поэтому, сначала садитесь сами, а я вам его на колени подам.

– Я могу просто сесть на переднее сиденье, а вещи положить сзади, – пляски с чемоданом на морозе начинают меня напрягать, хочется уехать от съемной квартиры подальше и побыстрее.

Но побыстрее – это точно не про сегодня. Сумма на таксометре растёт в геометрической прогрессии, пока мы с переменным успехом доезжаем до центра и попадаем в очередную бесконечную снежную пробку.

– Остановите мне, пожалуйста, при первой возможности. Я дальше дойду пешком, – больше всего на свете мне сейчас хочется выбраться из удушающего запаха выхлопных труб, растечься по дивану на кухне у Аленки, забрать себе на колени засыпающего Тошку и говорить, говорить…

Чувствовать, как теплеют кончики пальцев, сжимающие чашку, вылавливать чайной ложкой кусочки печенья, упавшие в какао, и ковырять сушками сливочное масло. О! Как же трясло моего мужа, когда я забывала скрыть следы преступления, и он обнаруживал за завтраком рваные дорожки на масляном брикете. У каждого свои деликатесы, что поделать.

– Возьмите, пожалуйста, – отдаю деньги таксисту, – Спасибо вам, сдачи не надо, – говорю это, скорее, для собственного успокоения, потому что понимаю, что никто и не собирается отдавать мне законные сто рублей. «Разменять негде. А у вас мелкие купюры будут?» Все, как всегда.

Перебравшись через снежные сугробы высотой по колено, перехожу на другую сторону улицы. Ну вот, ещё один квартал и я на родной, уютной, старенькой улочке. Не Арбат, конечно, но зато там всегда тепло, светят желтые фонари и никогда нет ветра, поэтому все деревья стоят с пушистыми «белыми шапками», в которых любят греться красные снегири. Снег начинает валить крупными влажными хлопьями и за несколько минут окончательно прячет от глаз заледеневшие грязевые бугры на тротуарах. Дорога отражает ночное освещение так красиво, мягко, почти невинно. Закрываю глаза и подставляю лицо под снежинки. Хлопья падают на веки, губы и, тая на горячих щеках, оставляют тайной происхождение двух соленых дорожек.