Елена Фетисова - Прости грехи наши… Книга первая

Анна в нежно-голубом платье, как в день их свадьбы смеялась и висла у него на шее. Он, так явственно ощущал ее влажные, и почему-то холодные поцелуи, что каждый раз вздрагивал и испуганно окидывал взглядом притихшее жилище, натыкаясь лишь на немые ночные тени. Убедившись, что ее здесь быть не может, мужчина закрывал глаза, и снова окунался в эту сладкую, изнемождающую полудрему.

Наконец, Василий поборол навязчивое сновидение, и что бы как-то справиться с головной болью, вышел на балкон и закурил. На душе было не спокойно. Неожиданно погасли фонари, их блеклый свет бесследно растворился в густой темноте, и беспричинная тревога стала еще ощутимее. Слева в груди несколько раз кольнуло. Мужчина глубоко вздохнул, прислушиваясь, как внутри его бушевали разноо6разаные чувства, накатывая, словно волны и заслоняя друг друга. Он ощутил почти реальную теплоту, когда представил себя с малышом на руках.

«Теперь, он отец, глава семейства!» – радостно защекотало внутри Василия. “Одним словом мужик, что надо!” – с гордостью подумал он, и все сомнения сразу улетучились. Мужчина улыбнулся во влажную темноту весенней ночи, так ему стало хорошо от этих мыслей, и все же, время от времени, Васька снова хватался за папиросы, непонятное волнение, как незримое подводное течение, навивало не осознанную опасность и беспокойство.

“Чего я боюсь?”, – рассердился на себя Василий, – “Все уже позади. Анна – жива, здорова, а о сыне она позаботиться”.

– Сын! – в который раз дрогнула мощь его сильного, крепкого тела перед нежным, дорогим сердцу словом. Его отцовская любовь, прораставшая сквозь столько дней сомнений и ожиданий, неудержимо рвалась наружу. Василий, вдруг, устал бояться неизвестно чего, ему захотелось закричать во всеуслышание и разбудить примолкший, уставший город, чтобы всем поведать о ней.

Приближающийся рассвет обнадеживающе забрезжил, колыхаясь в еще прохладном воздухе весны, как алые знамена на демонстрациях. Василий не спеша, собрался, на этот раз, запер дверь и даже дернул ее за ручку для контроля. Бросив ключик под коврик, он вышел из мрачного подъезда на улицу.

День был свежий. Влажный воздух ударил в лицо, и Василий втянул его широкими ноздрями в себя, причмокнув от удовольствия. Пахло весной! Времени в запасе было много, в больницу он не спешил. Перейдя широкую, почти пустынную дорогу, он решил побродить по маленькому и грязному городку, приютившего его с Анной мечту. Он начинал уже нравиться Василию, несмотря на его неприятие к неуравновешенной и наигранной, как, казалось, мужчине жизни провинциальной столицы.

В центре его, выкрашенные желтой, неприглядной краской, стояли торговые ряды, набитые множеством торговок, которые наперебой предлагали прохожим свои снадобья: варенье, сушеные грибы, всевозможные травы, кисло пахнущие огурцы. Товары были разложены на скамейках, пестрых фартуках женщин или же стояли прямо на земле.

Бойкая розовощекая хохлушка окликнула Василия:

– Тебе чего, сыночка, треба? Купи семечко, гляди какие гарные! – она запустила руку в мешок, и черные, глянцевые, они просочились меж ее шершавых пальцев.

– Сколько, мамаш? – спросил Василий.

– Цэ двадцать грошей всего, – и хохлушка высыпала ему стакан в засаленный карман тулупа.

Лузгая купленные семечки, Василий свысока поглядывал на словоохотливых, с надеждой заглядывавших на него продавщиц, и проходил мимо, не уделяя их товарам большого внимания. И, вдруг… Он даже закрыл глаза на мгновение.

На еще холодном воздухе, вызывающе и пронзительно горел яркий, весенний букет. Озябшие цветы, как подневольницы в гареме, ютились в двухлитровой банке, и слегка вздрагивали от торопливых шагов спешащих людей. Рядом пританцовывал черноусый продавец.

– Почем? – обратился к нему с вопросом притормозивший мужчина, кивком указав на тюльпаны.

– Руб, – ответил грузин, перебирая ногами на одном месте.

– Все, – не унимался подошедший и показал на три унылых от холода цветка.

– Зачем обижаешь! Штюка, – возмутился торговец, отчего его акцент стал еще выразительнее.

– Штюка…, – передразнил прохожий, – Христа на вашей братии торгашей нет. Тоже мне садовод-любитель… Да, таких, как ты, в горячий цех надо, к печам!

Василий не раздумывая долго, подошел и с ходу спросил:

– Сколько еще у тебя их, дядь?

Черноусый поднял пленку: ведро алых, едва раскрывшихся тюльпанов, полыхали нежными с тонкими, светящимися прожилками, лепестками.