Рона Цоллерн - Obscura reperta. Тёмные открытия. Игра в роман. Часть 5. Поверхность бездны

Ночью хозяева слышали ужасные стенания, но подойти к яме не решались. Наутро все стихло. Старик пошел к озеру. Заглянув в глубокую яму, он увидел безумца, лежащего навзничь с закрытыми глазами. На его груди покоился меч. Старик окликнул его – ответа не было. Кое-как спустился он в яму и понял, что человек мертв. Они вместе с женой обмыли ему голову и руки, которые потемнели от глины, и старуха сокрушалась, глядя на красивое лицо мертвеца, что тот без покаяния и в полном одиночестве обрел безвременную кончину. Закрыв его ветхой тканью, они засыпали тело землей. Крест с его шеи старики забрали и повесили в доме, молясь, чтобы кто-то, кто знает умершего господина, нашел это безлюдное место. Могилу они закапывали несколько дней. В том месте была одна глина, а силы стариков давно иссякли.

Слушая их рассказ, я плакал, а потом стал молиться перед крестом, прося прощения за гибель брата, но сам не прощая ее себе.

Утром я, скрыв свой настоящий облик под личиной пилигрима, повез крест к вдове Эрве. Я солгал ей, что Эрве перед смертью открыл свое имя старикам, живущим у озера, а я случайно услышал от них его историю и вспомнил, что знал об Эрве раньше из разных сплетен. Она не узнала меня. Мы с ней и несколькими слугами отправились за телом моего брата. Когда открыли могилу, то увидели, что он как живой. Все решили, что земля не принимает его за его прегрешения. Мы перевезли тело в дом Эрве, позвали священника. Невозможно было утверждать, что он был самоубийцей, поэтому нам удалось похоронить его по-христиански. Ныне мой брат покоится в склепе вместе с мечом, который, казалось всем, отнял у него душу.

Его гибель – моя вина, и тяжесть этой вины будет сокрушать меня до самой смерти. Однако больше некому снять с меня прегрешения. Сию исповедь по моей просьбе мой старший сын, которому я открылся, тайно положит в склеп Эрве, дабы он и я были оправданы для наших потомков. И хотя грехи наши очень тяжелы: Эрве – братоубийца, а на мне вина тех, кто умывает руки, но я, Амеди Бертлен, надеюсь на прощение».

– Ну вот, я был недалек от истины, – сказал Цоллерн-старший брату, после того как прочел ему перевод.

– Да… – вздохнул Артур, – так и вижу Эрве, который день и ночь напролет роет себе могилу.

– Он был человеком большой силы духа, но не мог противостоять мечу. И все же, я считаю, он победил, победил в полном одиночестве, оставленный всеми. Так что мы можем гордиться нашим предком. Видимо, он женился где-то в немецких землях, и привез оттуда нашу фамилию. А вдова Люциана вышла замуж за какого-то Пэллерена. Фамильной хроникой, скорее всего, занимались Бертлены, они и подправили ее для других так, что история о Старшем исчезла из поля зрении обоих родов, а фамилии стали у всех трех разные, что сыграло Бертленам на руку. Что касается духовидения Амеди Бертлена, то, возможно, он был такой не один, может быть, он и в самом деле был еретиком, состоял в какой-то секте, просто не стал писать этого в исповеди.

– А ты считаешь подобные вещи ересью?

– Не я, церковь. Я… отношусь к такому с большим подозрением, но допускаю, что способность общаться с ангелами или святыми это не всегда помешательство. В конце концов, библейские патриархи и пророки видели ангелов и говорили с ними. Почему бы некоторым людям не сохранить эту способность и в наши дни? Но все-таки грань очень тонка, да и кто ее определяет? Думаю и сам духовидец не всегда способен отличить некое послание от своей собственной фантазии, которая у таких людей развита обычно сильно. В случае с Бертленами, это, видимо некая передаваемая по наследству духовная практика, ее интересно было бы изучить.

– Хочешь попробовать?

– Я? Нет! Я слишком не верю в то, что подхожу для передачи откровения свыше, и буду сомневаться в каждом слове. А ты хотел бы?

– Не знаю… Меня и так считают ненормальным, когда я завожу речь о том, что считаю самым важным, я не знаю, откуда берутся у меня эти слова… Согласись, странно слышать о любви и доброте от человека, который готов, если что, сразу врезать. Я чувствую себя как идиот, который плывет одновременно на двух лодках – лодке любви и лодке гнева. Я прихожу в негодование, когда люди поступают неправильно, но откуда мне знать, как правильно? Когда я думаю, что люблю, дает ли это кому-то что-то хорошее, или я всего лишь стремлюсь обладать кем-то как вещью? Я давно запутался, что правильно, а что нет. Может, я и хотел бы переложить на кого-то эту ответственность… на ангела, к примеру.