Но Генрих развернул меня спиной к себе, резко нагнул и вошел сзади сразу и до упора. Я всхлипнула, взмахнула руками и едва удержалась на ногах.
– Зачем ты так? За что?
– Шлюха! – рычал Генрих. – Подзаборная тварь! Я тебя уничтожу!
– Мне больно! Пусти! – сопротивлялась я, но вызывала еще большую ярость.
Наконец я смирилась. Генрих с силой ударил еще несколько раз и со стоном выбросил семя. Какое-то время он еще держал меня за бедра, потом выпрямился.
– Пойдем в душ, дорогая, – тихо сказал он, словно вместе со спермой излил и свой гнев. Он притянул меня к себе и заглянул в глаза. – Прости за грубость. Прости.
– Генри, так нельзя, – всхлипнула я. – Я же не виновата в той аварии, а наказывал ты меня.
– Этого больше не повторится, дорогая. Никогда. Муж и жена должны доверять друг другу. Согласна?
– Конечно, – растаяла я.
А утром я узнала, что водителя Ганса нашли мертвым.
Узнала я о смерти водителя совершенно обыденно.
После примирения мы с Генрихом спали в супружеской постели. Он крепко обнимал меня, словно боялся отпустить даже на миг. Утром был ласковым и предупредительным. Дал выходной Фрекен Бок, а мне разрешил прогуляться по саду.
Я радовалась достигнутому и не загадывала далеко вперед. Вернуть доверие очень сложно. В какой-то степени даже чувствовала вину за то, что не рассказала мужу истинную причину аварии.
Мы завтракали за одним столом и много смеялись. Генрих посадил меня рядом с собой и все время касался моей руки, подавал лакомые кусочки. В его глазах светилась любовь.
– Не скучай без меня, майне либе.
Это ненавистное выражение сегодня звучало нежно и ласково. Моя душа пела от счастья.
Я, как и прежде, проводила мужа на работу и, напевая под нос, пошла в комнату прислуги, чтобы отдать распоряжения по дому.
– Нет! Не может быть!
Я вздрогнула от крика и замерла, боясь открыть дверь. Что это?
– Не кричи!
Голос кухарки Хильды доносился приглушенно. Как всегда ледяной и скрипучий, как несмазанная телега. Никакого участия!
– Не верю! Не верю! – мощной волной опять ударило по ушам.
Я испуганно распахнула дверь. В комнате находилось трое. Визжала горничная Эльза. Она была как безумная. Прятала лицо в ладонях, мотала головой и визжала.
От этого визга закладывало уши, и мороз бежал по спине. Нехорошее предчувствие камнем легло на сердце.
– Мне кто-нибудь скажет, что случилось? – громко спросила я.
– Ганс погиб в аварии, – ответил герр Ульрих.
– Как погиб?
На ватных ногах я прошла к стулу и села. В голове звенела пустота. Только появлялась одна мысль, как тут же ее сменяла другая.
Неужели это дело рук Генриха?
Не может быть! Зачем ему? Это простое совпадение. Ганс невнимательно вел машину. Я сама тому свидетель.
А вдруг?
Это «а вдруг» пугало до дрожи в коленях, хотя предпосылок для такого вывода не было никаких. Мужчина может психовать и ревновать, даже ударить другого человека, если подозревает измену. Это ненормально, но в жизни много таких случаев. И все же между обычной злостью на кого-то и убийством человека по простому подозрению лежит глубокая пропасть. Нужно быть больным на всю голову или социопатом, чтобы решиться на убийство по такому пустяковому поводу.
«Спокойно, Маша! Без паники, – внушала я себе. – Нужно сначала разобраться».
– А подробности можете рассказать? – просипела я: в горле внезапно все пересохло.
– Мы и сами толком не знаем, – тихо ответил тот. – Услышали в новостях, что его машина не вписалась в крутой поворот и упала с обрыва. От удара взорвался бензобак.
– Какой ужас! – я закрыла рот ладонями, чтобы сдержать рвавшийся из груди крик. – Какой ужас!
– Он не мог…, – плач Эльзы превращался в истерику. – Он не мог…
– Что не мог? – герр Ульрих насильно сунул девушке в руки стакан воды. – Пей!
Она посмотрела на стакан, словно не понимая, что это за предмет. Тогда садовник взял Эльзу за локоть и насильно поднес край к ее губам. Она сделала глоток и захлебнулась. Прозрачные капли закапали с подбородка, упали на плитку пола.
Я, потрясенная происходящим, молча наблюдала, как кухарка Хильда, стоявшая до этой минуты безучастно, бросилась вытирать пол. Швабра задела стул. Он сдвинулся, и этот скрип ударил по мозгам, как тоненький писк комара, мерзкий и монотонный.
– Мы должны были встретиться, – донеслись тихие слова, прерываемые всхлипываниями. Я встрепенулась и прислушалась. – Ганс не мог оказаться так далеко от дома.
Читать дальше