Татьяна Любимая - Два шага до проблем

Эмоциональные жалобы соседей оглушают. Искривленные недовольством лица мелькают перед глазами, и в какой–то момент у меня начинает кружиться голова. Зажмурилась что есть мочи, сдерживаясь, чтобы не закричать: «Виталик взрослый мужик! Как я могу заставить его что–то делать или не делать?.. Он вас–то никогда не слушал, посторонних людей…»

Я, кажется, побелела, потому что голоса стихли. Кто–то с одной стороны, а кто–то с другой поддерживает меня за локти, ведут до лавочки, усаживают. Теперь, когда соседи поутихли, я отчетливо слышу те самые бац–бац–бац. Сомнений нет – звуки Арии, сменившиеся Рамштайном, доносятся из нашей квартиры. Басы бьют по окнам, грозясь выбить стекла, и, кажется, вся наша старенькая панельная пятиэтажка содрогается от каждого удара бит.

– Накинулись на девку, лица на ней нет, ироды, – сочувствующе гладит меня по спине Мариванна, соседка с верхнего этажа, еще недавно кричавшая громче всех остальных. – Посиди, Варенька, отдохни. С работы идешь? – я кивнула. – Эх, не бережешь ты себя. Вон какая худенькая, слабенькая. Мужик должен так пахать и семью обеспечивать, а он ишь че вытворяет… дармоед. Ведь такой молодой, а работать не хочет. Лишь бы выпить…

– Виталик работает! То, что он официально не устроен, еще не значит, что он не зарабатывает. Вы же сами приносите ему технику, а платите чем? То водкой, то пивом, – возмущаюсь, глядя снизу вверх на обступивших меня людей, – а то и самогонкой, – останавливаю выразительный взгляд на дяде Васе из третьего подъезда, после чего он благополучно скрывается за спиной Мариванны.

– Это же он плату назначает, а нам–то что? – разводит руками женщина, кажется, из пятого подъезда. Остальные согласно кивают и поддакивают. – Мы рассчитываемся с мастером тем, что он просит.

– А просит он, к сожалению, алкашку, а не печеньки ребенку или подгузники. Так чего жалуетесь теперь? Танцуйте. Видите, какую дискотеку устроил ваш мастер? – выговариваю соседям. – Пьяный человек сам себе не хозяин, а вы хотите, чтобы он слушал кого–то, – добавляю устало, потому что спорить и объяснять что–то уже нет сил.

Я откидываюсь на спинку лавочки и закрываю глаза. Мыслями уношусь в деревню к своему дедушке. С ним было так спокойно, уютно. Ровно до того момента, когда его не стало. А потом институт, замужество, ребенок. И вроде все неплохо было, но одно маленькое откровение мужу, о котором я не раз пожалела, и жизнь резко превратилась в темную полосу. Еще не черную, но уже близко к этому цвету.

– Лидия Петровна дома, не знаете? Я ей Егорку оставила.

– Да гуляют они. Как твой музыку врубил, так они в парк и ушли, Вася помог коляску спустить.

– Это хорошо, – выдыхаю с облегчением. Хорошо, что сын с соседкой. Виталик совсем не занимается сыном, а больше оставить ребенка не с кем. Не с собой же его брать.

Поднимаюсь с лавочки и иду в свой подъезд, оставив за спиной сборище обсуждающих и мою семью, и ЖЭК, и ночные гонки под окнами дома. В первую очередь надо как–то утихомирить мужа, а то перед соседями стыдно, а потом увидеться с Лидией Петровной и забрать Егорку.

Варя

Чем выше поднимаюсь по ступенькам, тем громче музыка и сильнее дрожь под ногами. Снова звучит Ария, а я реально начинаю опасаться, что наша панельная пятиэтажка рухнет под гнетом тяжелого рока, прихватив с собой соседнюю.

Захожу в квартиру. Сердце отбивает ритм вместе с басами прямо с порога. На школьной дискотеке мне нравилось биение в груди в такт музыке, но сейчас, дома, это не смешно и не приятно. Снимаю куртку, скидываю обувь и прохожу в комнату.

Наша скудная мебель подпрыгивает на месте, стул медленно уползает в сторону от своего места, а хлипкий мебельный шкаф и вовсе грозит сложиться как карточный домик.

На столе подскакивают бутылка из–под водки с остатками бултыхающейся жидкости на дне, пустая стопка, открытая банка рыбной консервы и по–мужски крупно порезанные куски хлеба. Смердящий запах рыбы и алкоголя стойко держится в комнате, пропитывает собой постельное, одежду в шкафу и всю меня.

Виталик, залитый в хлам, широко расставив ноги для баланса, вытанцовывает посреди комнаты. Глаза закрыты, движения как у паралитика – руки–ноги с головой не дружат, дрыгаются сами по себе. Из одежды на нем только плавки.

Муж у меня блондин с серо–голубыми глазами, высокий, стройный. Не спортсмен, но фигура отпадная. И симпатичный на лицо, за исключением тех дней, когда он не трезв. Таким я его не люблю. Ни уговоры, ни ультиматумы на него не действуют, особенно после того, как я открыла ему душу. Он изменился. Увы, не в лучшую сторону. Но тут я виновата сама. Слишком любила, наивно верила в счастливую семейную жизнь и всячески поддерживала перспективного парня с золотыми руками, умного технаря, способного из любого неработающего прибора смастерить годную вещь. Вот только работать «на дядю» у него получается с трудом и не долго. В поисках лучшего заработка Виталик сидит дома, чинит утюги и чайники соседям и их знакомым, получая оплату не всегда деньгами. Скатывается вниз, но не хочет признавать, что мы живем на дне и что нужно выбираться из этого. Одной мне тащить его тяжело, тем более с маленьким сынишкой, а уйти некуда.