Валерия Карих - Жена фабриканта. Том 2

Наконец все имевшиеся в карманах наличные мелкие деньги раздали, и кучер лихо подстегнул лошадей. Те застоялись и сразу поехали резво.

– Ты, поди думаешь, что облагодетельствовала их? – сухо поинтересовался Ухтомцев и прибавил: – Довольна? А ведь ты сейчас загубила в этих людях стремление к другой, лучшей жизни.

–Ты не прав, – сказала она, догадавшись, куда он клонит.

– Прав. А знаешь, почему?

Она пожала плечами, решив дать ему возможность выговориться.

– Да потому, что давать подобным людям дармовые деньги, значит испортить их и развратить ещё больше, – снисходительно пояснил Иван Кузьмич. И добавил поучительно: – Хорошо, если они твою помощь до дома-то донесут. А нет, так ведь в кабак побегут и там всё пропьют. Потом такой изверг вернётся к себе домой и начнёт дебоширить: посуду побьет, мебель сокрушит, не дай бог, свою жену изобьет, а если бедная увернется, то начнет ее гонять по двору. И заметь, несчастная баба, не зная имени своего «благодетеля», позволившего её извергу напиться, станет тебя на чем свет стоит проклинать. А не дала бы ты ему денег, глядишь, и вернулся бы он трезвый. А в итоге именно ты, благодетельница, и окажешься виноватой в её страданиях. Вот она, цена твоего благодеяния, – язвительно заключил он.

3

Муж глядел с видом торжествующего превосходства, и Ольга с горечью заметила:

– Ты стал жестоким к людям, ко мне. Не думай, что я не понимаю тебя. Но для меня искреннее благодеяние не нуждается в оправдании. Вот ты богатый человек, и так высокомерно рассуждаешь сейчас о бедных, потому что сам сидишь в хорошем экипаже, одет в дорогой костюм, на ногах у тебя добротные кожаные сапоги, имеешь в банке миллионы. А если бы ты оказался на их месте, на дне, то понял, как унизительно любому бедняку, и тем более нищему, просить подаяние.

Она замолчала, взволнованно переведя дыхание.

– Разжалобить меня хочешь или хочешь, чтобы я тоже стал бедным? – с сарказмом спросил он.

– Ну, зачем ты так…

–Да кто ж тебя знает, – пожал он плечами. Подумал и уверенно прибавил:

– Запомни: я никогда не окажусь на дне, хоть ты это мне и желаешь. А вот тебе я, пожалуй, урежу со следующего месяца сумму на всякие твои дамские штучки: ленты и шляпки. Избавлю, так сказать, твою совесть от тяжёлого денежного обременения. Ну что? Съела? – и довольно хохотнул.

–Как хочешь.– спокойно сказала она.

Ее невозмутимость и уверенность в собственной правоте только ещё больше разозлили его.

–Ты жалеешь людей за мой счет. Ты мне скажи, зачем брату деньги даешь? Думаешь, я не узнаю? – спросил он, пристально глядя на неё.

Она смутилась и опустила голову. Он ждал.

– Тебе Архип доложил?

– Отвечай, – снова потребовал Ухтомцев.

– Я давала ему денег на еду, совсем немного. Да и как не дать, когда просит, – призналась она, опять испытывая неловкость и вину.

–Ты мужа ослушалась! За моей спиной воду мутишь. Знаешь ведь, что мы с ним в ссоре, – голос его накалился от гнева.

–Иван, как же я могла ему не дать. Он пришел ко мне, голодный, больной…

Иван Кузьмич ещё больше распалился.

– Да он актер! Разыграл перед тобой сцену, изобразил из себя несчастного и страдальца. А ты и поверила, дура баба. Да он над тобой потешается, и надо мной. И ведь вцепился в нас как клещ и кровь пьет, деньги то с матери тянул, теперь, вот с тебя, дуры! – он замолчал.

Ольга тоже молчала, боясь неосторожным словом или оправданием ещё больше его распалить.

– Ну ладно, ты глупая баба. Но мать моя, она- то куда смотрит? Носится с Петькой, как курица с золотым яйцом… И ладно бы хоть прок был, а то ведь пшик один, – с горечью констатировал он.

– Для матери дети все любимые. А тот, кто больше других страдает, того и жальче, – сказала Ольга.

– Да… Это из-за него, балбеса и пьяницы, она по дальним обителям ходит, всё грехи его замаливает. Да только ведь ему хоть бы хны! Мать – за порог, а он и рад, что один остался и над душой никто не стоит. Знаешь, из-за чего я с ним осенью-то сцепился?

– Ты рассказывал, – кивнула она.

– Вот и вот. А до этого со службы из своей лавки выгнал знаешь, за что?

–Знаю, – Ольга грустно вздохнула.

– Деньги надумал у меня воровать из кассы, – воскликнул Ухтомцев, вновь распаляясь. Его и сейчас охватывало бешенство, как только он вспоминал этот случай.

– А ведь я тогда матери ничего не сказал, пожалел её. Думал, что та догадается и поймет. Так он матери на меня стал тайком наговаривать, какой я плохой человек и бессердечный. А та Петьку пожалела. Меня-то что жалеть? Я на ногах крепко стою. А все равно обвинила, что я так возгордился, что уже и брату родному помогать отказываюсь и чураюсь его. Это я то? – возмутился он. Подумал и добавил: