Анна Берсенева - Австрийские фрукты

Смотрит исподлобья. Тревожится, что не был с ней нежен. Даже не понимает, какой он с ней был!

– Не грубо. – Таня потерлась лбом о его плечо. – Если б не ты… Меня такое отчаяние здесь взяло, Вань, такой мрак. Как здесь живут беспросветно! Я ведь в Москве иной раз и сама подумаю: ну что я себя накручиваю? Живу же, и неплохо живу. И все кругом тоже. По Патриаршим идешь – все рестораны битком. Машины ездят, лампочки сверкают, люди смеются. А здесь…

Ей не хватало слов, чтобы объяснить то, что Веня когда-то научил ее понимать, – подоплеку жизни во всю ее широте. В ту широту, без которой нет счастья, в которой все соединено, все связано. Она чувствовала эту связь всего со всем и переделать себя уже не могла. Даже сейчас.

– Я бы тебе сейчас лучше говорила, что люблю тебя, – сказала она. Его рука дрогнула и быстро сжала ее руку. – А мне страшно. Все ведь мертвое здесь, – сказала она.

– А ты?

Иван остановился. Внимание, которое было в его глазах главным всегда, с самого детства, с того бесконечного, озаренного счастливыми огоньками австрийских фруктов дня, когда она увидела его впервые, – светилось в них и сейчас. Это даже в бледном лунном сиянии было видно.

– Что – я? – спросила Таня.

– Ты ведь живая. В тебе все свернуто, как в ростке. Раз ты есть, то и всё есть. Опять непонятно говорю?

– Понятно…

Его слова диктовались разумом, но захватывали ее сердце.

Он улыбнулся. Таня впервые увидела его улыбку. С самого детства – впервые. Она появилась на его лице так, будто была непривычна его губам.

Все-таки неправду она ему сказала. Не были ей понятны его слова. Но то, что было в его глазах, в его неумелой улыбке, в руке, гладившей ее пальцы осторожно и робко, – не требовало объяснений. Ни объяснений, ни пафоса.

– Что ж, попробуем, а, виконт де Бражелон? – сказала Таня.

– Двадцать лет спустя стоит попробовать, – согласился он.