Юлия Резник - Верная

– Евгения Александровна, мы приехали. Я тут припаркуюсь, да?

Голос водителя выводит из задумчивости. Перевожу взгляд на уже съехавшую к обочине машину сопровождения и оборачиваюсь назад, где за нами следует ещё одна. Губы кривятся в улыбке. Где мы припаркуемся, давно уже решено охраной. Свой вопрос Костя задаёт скорее из чувства такта, что я ценю.

– Да, конечно, – подтверждаю, словно без этой вялой отмашки мы развернёмся и рванём прочь. Шины размеренно шуршат по гравию. Им здесь отсыпана обочина вдоль высокой бетонной стены с тянущимся поверху «украшением» в виде колючей проволоки. Зона как зона. Насколько я вообще могу об этом судить. Впереди высокие металлические ворота, выкрашенные ядрёной зелёной краской. У ворот собралась толпа.

– Журналюги уже понаехали, – озвучивает мои мысли водитель. Вычислить тех не трудно. У кого-то на груди болтаются камеры, кто-то держит в руках микрофон. Молча отворачиваюсь к окну и опускаю стеклоподъёмник. В салон врываются приглушённые голоса, смешки и раскалённый влажный воздух. Наверное, это чушь, но мне кажется, будто здесь особенный аромат. На ум приходит слово «казённый». Так, наверное, пахнет безнадёга. И дураку понятно, что здешних сидельцев ничего хорошего впереди не ждёт. А впрочем, может, они и не замечают совсем, чем дышат. Я же улавливаю здешние запахи, как всякий зверь улавливает незнакомое.

– Как душно… – жалуюсь, хотя, казалось бы, чего роптать – закрой окно и дыши кристально чистым рафинированным воздухом с легкой отдушкой дорого парфюма, кто же тебе мешает?

– Вокруг болота, Евгения Александровна. Их тут столько, что ни пройти, ни проехать.

– Не знала.

– Да я бы тоже не знал. У меня жена из этих мест.

Только Костик замолкает, как с грохотом открывается железная дверь. Журналюги всё бросают и спешат наперерез вышедшему с охраняемой территории зоны мужчине. Кислород в моих лёгких заканчивается прежде, чем я понимаю – тревога ложная. Это не мой подопечный, а какой-то незнакомый парень. Он прячет лицо под низко натянутой на глаза бейсболкой и шагает вперёд, не оглядываясь, да и вообще не глядя по сторонам. Его никто не встречает. Может, не дождались. Вот, например, как моего будущего начальника. А может, его в принципе не было кому ждать.

Влага болот налипает на лицо густой липкой плёнкой.

– Евгения Александровна, вы бы окошко прикрыли. Кажется, к нам идут…

И правда. Очевидно, журналисты, наконец, сообразили, за кем могли прислать такой солидный кортеж. Тру виски, про себя прикидывая количество метров, отделяющих нашу машину от ворот. Судя по всему, здесь метров сто, не меньше. И эти сто метров ему придётся пройти под прицелами камер и тычущихся в лицо микрофонов… Меня передёргивает.

Не дождавшись, что я закрою окно по-доброму, водитель делает это сам. Да-да, я в курсе, что ничего не решаю. Все мои действия продиктованы сверху. Даже сейчас в ушах звенит голос отчима:

– Что-то не так, Евгения?

Этот голос как всегда холоден и строг. Но я давно уже выросла и могу ответить, не дрожа, как перепуганный заяц, внятно сформулировав свои мысли:

– Я просто не понимаю, зачем мне ехать к чёрту на рога, чтобы просто его встретить. Это же четыреста километров!

– Вот и хорошо! В дороге как раз будет время, чтобы ввести нашего сидельца в курс дела. У тебя всё? – отчим бросает нетерпеливый взгляд на часы. – У меня ещё совещание в Центробанке.

– Что мешает мне это сделать в офисе? Когда он хоть немного придёт в себя.

Мой голос ровен, хотя хочется заорать: «Твою ж мать, папа, (мне с самого детства велено называть отчима именно так), человек вышел на волю после почти шести лет отсидки, дай ты ему хотя бы дух перевести! Дай ему смыть с себя тюремную вонь хотя бы…»

– Нам не нужно, чтобы он приходил в себя, – отчим поднимается из кресла, опирается мясистыми ладонями о шикарный стол из морёной карельской берёзы и, вот так надо мной нависая, придавливает взглядом. – Горозия – тёртый калач. Нужно понять, что у него на уме. Это тоже твоя задача, Евгения. Проблемы нам не нужны.

– Я думала, он освобождается для того, чтобы решать проблемы, а не для того, чтобы их создавать, – не могу удержаться от замечания.

– Никогда не знаешь, как будет, – отрезает отчим, давая понять, что дальше спорить с ним бесполезно. И вот я здесь, за четыреста километров от дома. Окно плотно прикрыто, воздух на комфортных плюс двадцать, но мне всё равно жарко, будто внутри что-то медленно тлеет. Возможно, моё нетерпение.