Алайна Салах - Твои

Дочка без сожаления мотает головой. Не-а. Роберт и его подарки куда лучше пирога, набитого яблоками.

А я вот внезапно расстраиваюсь. Будто Поля не от штруделя отмахнулась, а от нашего совместного времяпрепровождения. Говорю же, все, что касается дочери, делает меня слегка ненормальной.

– Я тогда новое платье надену, – оживленно рассуждает она, ерзая в своем детском кресле. – Жалко, что ты мне ногти накрасить не разрешила… Так бы красиво смотрелось.

– Уверена, ты понравишься своему папе и без накрашенных ногтей, – замечаю я, мысленно насылая проклятие на владельца огромного черного катафалка, мигающего мне фарами с требованием пропустить. Разрешенная скорость в городе – семьдесят девять километров в час. Я еду семьдесят восемь. Просто расслабь тапку, дядя.

– Роберт редко приезжает, так что я должна произвести впечатление.

Полина упрямо не называет Роберта папой, даже несмотря на то, что души в нем не чает. Вот оно – еще одно доказательство, что ее ум и чувство собственного достоинства куда развитее моих. А вот ее дурында-мама прыгнула к нему в койку едва ли не после слова «привет».

– Если ты так сильно этого хочешь, мы можем успеть их накрасить. Думаю, твой папа вполне сможет подождать нас в машине минут сорок.

Говорю и понимаю, что такая идея мне очень нравится. Увы, Полина ее не разделяет.

– Тогда не надо, – буркает она. – Но я хочу на голову корону.

Спустя полтора часа мы спускаемся во двор, где нас ожидают поблескивающий начищенными боками седан и стоящий рядом с ним Роберт. Соседка, вышедшая из подъезда вслед за нами, чуть шею себе не сворачивает.

Вот что меня радует в нашей с ним ситуации (кроме появления Поли на свет, конечно), так это осознание того, что даже в девятнадцать у меня был неплохой вкус. Мозгов не было, а вот вкус был.

Красивый у Полинки отец. Смуглый, темноволосый. Будто и не в России родился, а где-нибудь в Испании или Уругвае. И выглядит он, словно не скучным бизнесом занимается, а целый день мяч по полю гоняет в поте лица. В тридцать три нет ни намека на живот.

– Привет, мой зайчик, – ослепительно улыбается он и, присев, прижимает к себе внезапно засмущавшуюся Полю. Обычно она за словом в карман не лезет, а тут застыла, как деревце, и ладошками вцепилась в подол.

– Поль, ты же вроде хотела папу увидеть? – весело подсказываю я, хотя и сама готова разодрать полы пиджака от волнения. И так всякий раз, когда он приезжает. Постоянно следишь, не скучает ли она по нему, не обижают ли дочку его редкие появления.

– Неужели совсем не хотела? – с деланной обидой подхватывает Роберт.

– Хотела, – наконец громко и твердо заявляет дочь, глядя ему в глаза. – Мама предлагала печь штрудель, но я выбрала тебя.

Напряженный ком, заполнивший грудь, лопается, выпуская наружу вздох облегчения. Нет, моя Поля не робкая лань, которая привыкла подолгу смущаться.

– Спасибо тебе за это большое, – благодарит Роберт и смотрит на меня поверх ее плеча. – Рада, привет.

Я дарю ему улыбку и правдоподобно делаю вид, что не замечаю его взгляда, ощупывающего мою фигуру. К искрящемуся блеску в глазах Роберта у меня давно выработался иммунитет.

– Ну что, едем? – включаю деловитый тон, чтобы наконец стряхнуть с себя его внимание. – А то через два с половиной часа Поле нужно будет ложиться спать.

Дочь смотрит на меня с негодованием: мол, что это было, мам? В ответ я округляю глаза в умоляющем «Ну прости». Знаю ведь, что она терпеть не может, когда к ней относятся как к маленькой. Что тут скажешь? Рядом с ее отцом у меня не сразу получается вести себя естественно.

– Так, стоп. Я же главное забыл.

Отвернувшись, Роберт достает из-за пассажирской двери букет, перевязанный атласной лентой – из тех, что держат в руках невесты, – и протягивает его Полине:

– Зайчик, это тебе.

Глаза дочки озаряются светом, какой предположительно можно увидеть во взгляде влюбленной женщины, получившей первые цветы от любимого. Хотя с полной уверенностью сказать не могу, ибо эта часть романтических отношений обошла мою двадцатипятилетнюю жизнь стороной.

– Спасибо, – улыбается Поля и даже умилительно носом лепестки клюет.

Я тоже улыбаюсь. Все же в умении делать приятное женщинам Роберту нет равных, как бы двусмысленно это ни звучало. Даже при всей моей ревности и предвзятости его поведение не получается критиковать.

– Красивый такой, да, крольчонок? – я глажу дочь по волосам, стараясь не задеть корону, и следом бросаю многозначительный взгляд на ее отца. Она не зайчонок, а крольчонок, понятно? Кролики куда красивее и умилительнее зайцев.