Александр Осипов - Игра чувств

Сначала мне сильнее всего хотелось наделать глупостей. Узнать домашний адрес Вероники, и утром постучать в ее окно, и не важно, на каком этаже это окно будет, и подарить ей сто одну розу. Или купить кольцо с бриллиантом не меньше, чем карат, прийти к Веронике на работу и на глазах у всех упасть на колени, и позвать ее в жены, и пусть будет то, что будет…

На пороге ювелирного магазина я понял, почему люди время от времени должны делать глупости. Каждый должен иногда предаваться милым безрассудствам для того, что в действительно важный момент жизни вспомнить, что даже милая глупость все равно прежде всего глупость и только потом милая. Я пообещал самому себе как-нибудь во время матча «Зенита» выбежать на футбольное поле, и поехал домой, чтобы запереть себя в квартирную оболочку как в кандалы.

Не с действий надо начинать… И даже не с мыслей…И даже не с чувств и эмоций, потому что чувств и эмоций и так настолько много, что я уже неминуемо начинаю привыкать жить с цунами внутри себя, потому что человек ко всему, оказывается, привыкает, если еще жив.

Я долго думал о том, что совпадение чувств двух людей по отношению друг к другу – это большая редкость. Надо уметь жить не только в согласии со своими чувствами, но и в мире с чувствами других. Надо уметь жить даже в тех случаях, когда чувства друг к другу не совпадают. Может быть, такое несовпадение как раз и привлекает? Может, только из несовпадения и возникает та искра, из которой потом только и могут появиться новые общие чувства?

Мыслей становилось все больше… Мысли были все умнее… Чем больше становилось мыслей и чем они были умнее, тем сильнее путались и лишали размышления всякого практического смысла.

После третьей рюмки текилы я вдруг понял, что мне необходимо. Мне нужен правильный настрой! Я, конечно же, еще не понимал, что такое настрой и в чем должна заключаться его правильность, но сразу стало спокойнее и резко расхотелось пить. Я думал о том, что мне нужен своеобразный камертон пусть не для чувств, а хотя бы для мыслей и поступков, чтобы не срываться на текилу каждый раз после не услышанных слов. Чтобы не делать глупостей… Чтобы хватало сил смотреть на Веронику и при этом не терялась способность думать… Чтобы становиться лучше, потому что только другой «я», более яркий и тонкий, может по-настоящему ее зацепить. Все это звучало во мне как наглая молитва, которая временами становилась ультимативным требованием вдохновения у неведомого Всевышнего. В этом я почувствовал какую-то новую силу, и удивился своей еще неумелой, но уже явной способности мыслями прикасаться к чувствам и даже, пусть пока и неумело, менять их цвет и форму.

Разгружать когда-то вагоны мне было легче, чем сейчас думать о себе. Мне по жизни все давалось легко – учеба, деньги, первый секс… Но в жизни людей, видимо, всегда случаются моменты, когда их сила становится беспомощностью, и они зависают между распирающим желанием и невозможностью понять как дальше жить.

Я на балконе выкурил до фильтра жестокую, дерущую горло сигарету, и пошел спать с надеждой во сне найти подсказки на неведомом, но уже нестрашном пути.

Я проснулся с уверенностью, что знаю ответы на еще незаданные вопросы. Но быстро понял, что это не столь нужный мне психологический настрой, а всего лишь нормальная эйфория здорового и неглупого человека. Просто своеобразная утренняя интеллектуальная эрекция, которая проходит сама собой после чашки кофе, планирования своего дня и последующего реалистичного понимания, что исключительно от самого себя мало что зависит.

Всю дорогу до работы я искал свой настрой, как выпавшую из глаза линзу: я что-то вроде бы и видел одним глазом, но все равно искал на ощупь, будто совсем слепой.

Конечно же, я, прежде всего, решил настраиваться на победу. Это было мне знакомо по теннисным матчам. Я настраивался на победу каждый раз, когда начинал проигрывать, и делал это так же, как теннисисты в телевизионных трансляциях: гримасничал, бросал ракетку о корт и даже матерился… Проку от такого настроя было немного, и, видимо, поэтому я чаще проигрывал, чем выигрывал, но это меня почему-то ничуть не расстраивало. Я быстро понял, что не хочу ничего выигрывать у Вероники. Скорее, наоборот, я хочу проиграть ей нечто самое важное, и потом отдаться на милость победительнице. Считать жизнь разновидностью спорта мне всегда казалось примитивным подходом. Это все равно, что из реальной жизни залезть в телевизор. Я скорее предчувствовал, чем знал, что имеет смысл побеждать только самого себя, да и то только очень редко, чтобы не возненавидеть себя за это.