Яна Невинная - Недотрога

Тая

Дорога до СИЗО казалась бесконечной. В очередной раз крепко задумавшись о своей нелегкой судьбе, я перепутала маршруты, заехала не туда, потом долго ждала на остановке следующий автобус, замерзая в тонком, не по погоде пальто.

Да и будь я хоть в теплой шубе, всё равно продрогла бы – промозглый питерский февраль, когда с неба то падают пушистые хлопья, то вдруг сменяются капелью, превратил город в паутину траншей, заполненных снежной жижей вперемешку с реагентами. Сплошная каша под ногами, а под нею – лед.

Когда же я наконец добралась до нужной улицы, топографический кретинизм сыграл со мной злую шутку. Выйдя на объездную дорогу, ведущую в казенное заведение, долго месила недешевыми замшевыми ботинками грязный талый снег. Это вытянуло из меня остатки моральных сил.

Вроде бы идти было недолго, но создавалось ощущение, что взбираюсь на Эверест. Манящая вершина будто бы приближается, но это иллюзия, и до заветного пика нескончаемый трудный путь.

Не помня себя, я просто шла, как робот, автоматически делая шаг за шагом, пока не оказалась возле бетонного длинного забора с колючей проволокой по верху, заграждающего от простых смертных пристанище криминальных личностей.

По воле судьбы моя мама, совершенно не похожая на преступницу, находилась в этом страшном месте под стражей. Дожидалась суда.

От вида убогих серых стен меня, как обычно, пробрала оторопь. Захотелось сбежать куда-нибудь подальше, согреться в надежных объятиях родного человека, который взял бы на себя все заботы обо мне, несчастной и одинокой.

Вот только такого человека не было. Единственная родственница томилась в сырой камере. Мне нельзя раскисать – умом я это понимала. Но так хотелось пожалеть себя и стать снова той, какой была, – любимой и единственной дочкой, которая ни о чем не думает, кроме как о своей скрипке.

Все невзгоды были мне нипочем, проходили мимо меня, не касаясь. Как будто я забралась на эфемерный пьедестал и оттуда взирала на простых обывателей, копошащихся внизу и варящихся в своих проблемах.

Мама занималась домашним хозяйством, обеспечивала финансовое благополучие, я же легко порхала по жизни – из консерватории домой и обратно, в мир музыки, в котором так просто забыться, не замечая обыденного, мещанского, которое считаешь ниже своего достоинства.

Помыть посуду или пол? Сходить в магазин или приготовить ужин? На домашнее хозяйство не то чтобы не было времени, я о нем никогда даже не задумывалась, считая естественным, что всем занимается мама. Что живу на готовом и принимаю это как данность.

После тяжелых будней в консерватории и частных уроков у Татьяны Георгиевны мне только и хватало сил, чтобы принять душ, перекусить по-быстрому и упасть в постель с томиком какого-нибудь классика.

А потом оттачивание таланта. Многие часы игры на скрипке. Без этого никак. Музыка была центром моей вселенной. С самого детства и до недавнего времени. Так и протекала жизнь.

Слишком поздно я очнулась, оказавшись в самом центре бури. Одна. Без денег, без связей и друзей. В убогой однушке, оставшейся от отца, которую мы с мамой однажды с легкостью сменили на двухуровневые апартаменты в престижном районе.

Хоромы, купленные маминым любовником, вот уже пять лет обещавшим развестись и съехаться с ней, своей первой любовью еще с института. Жизнь раскидала их по разным городам. Вернее, моя мама уехала вслед за мужем в военный закрытый городок.

Но судьба снова свела вместе прежних влюбленных – мама куковала одна после развода, а Николай Дмитриевич уже глубоко женат на нелюбимой женщине.

Но брак любовника маму не остановил. Она устроилась к нему в строительную компанию финансистом, а потом у них закрутился стремительный роман.

Для меня так и осталось тайной, знала ли мама о том, кто является владельцем компании, случайно ли подала резюме в «Суворов и партнеры» или надеялась поймать бывшего возлюбленного на крючок.

Так или иначе, кольцо на пальце Николая Дмитриевича мою взбалмошную маму не волновало. Она бросилась в омут с головой. Я пыталась удержать ее от опрометчивых поступков. Хотя бы не принимать дорогие подарки, не переезжать в квартиру, вести себя тише воды ниже травы.

Но потом этот богатый обходительный мужчина купил и меня. Со всеми потрохами.

До встречи с ним мы жили не то чтобы бедно, но и особенно не шиковали. Папа оставил нам квартиру и платил скудные алименты до моего восемнадцатилетия, но четко дал понять, что у него другая семья и нас он знать не желает. По сути, стал чужим человеком, совершенно посторонним, которому до нас нет никакого дела.