Вирджиния Эндрюс - Хевен, дочь ангела

В той комнате, что мы называли спальней, стояла большая медная кровать с промятым и запятнанным матрасом поверх спиральных пружин, которые издавали скрип. Активные действия на кровати сопровождались громким и жутким их скрипом: занавески плохо заглушали звуки. В городе и в школе нас называли горными отбросами, горной грязью, мешками с мусором. Самым ласковым было слово «дикари». Из всех семейств, что жили в горных лачугах, ни одно так не презирали, как нас, Кастилов. И презирали, по какой-то неведомой мне причине, не только люди из долины, но и нам подобные. Может быть, потому, что пятеро из нашей семьи сидели по тюрьмам за большие и малые преступления. Чему же удивляться, что бабушка кричала по ночам, — все ее сыновья доставили столько горя! При ней остался лишь один сын — мой отец. Но принес ли он ей радость, я этого не знала, — во всяком случае, с ним она связывала все свои надежды на то, что в один прекрасный день Люк докажет миру: Кастилы не самые отвратительные люди в горах.

Я слышала, что есть в мире дети, которые не любят ходить в школу. Мне в это трудно поверить, потому что мы с Томом не могли дождаться понедельника, чтобы вырваться за пределы нашей крошечной хибары с ее двумя пропахшими и грязными комнатушками и на время забыть дорогу в старый вонючий туалет на отшибе.

Наша школа была построена из красного кирпича и красовалась в самом центре Уиннерроу, ближайшего к нам городка в долине, в самом сердце Уиллиса. Мы ходили семь миль туда, семь миль обратно, не считая это за расстояние. Том неизменно шел рядом со мной, Фанни плелась за нами, злая, как десять гадюк. И глаза у нее были отцовские, и норов его же. Она выглядела хорошенькой, как картиночка, но была зла на весь мир из-за того, что ее семья, по словам Фанни, такая «задрипанная и бедная».

— …Мы не живем в красивом покрашенном доме с настоящими ванными, как люди в Уиннерроу, — нудно жаловалась Фанни, и мы соглашались с ней от греха подальше. — Ванная внутри дома. Представляете? Я слышала, в некоторых домах есть по две, даже по три и в каждой бежит горячая и холодная вода — вы можете себе представить такое?

— Могу представить и еще многое другое, но не в Уиннерроу, — ответил Том, бросив камешек в реку.

Если бы мы не купались здесь летом, то были бы куда большими грязнулями. Река с ее запрудами, омутами, ключами помогала нам жить, скрашивая жизненные невзгоды, которые казались бы невыносимыми, не будь этой прохладной вкусной ключевой воды и излюбленных мест для купания, не хуже всяких городских бассейнов.

— Хевен, ты меня не слушаешь! — закричала Фанни, которой требовалось быть все время в центре внимания. — Да, еще вот что! У них на кухнях, в Уиннерроу, стоят двойные раковины, есть центральное отопление… Том, что такое «центральное отопление»?

— Фанни, у нас то же самое. «Старая дымила» стоит в центре дома и дает тепло.

— Том, — подала я голос, — я не думаю, что это и есть центральное отопление.

— А я считаю, что это именно оно.

Если я редко соглашалась с Фанни в чем-либо, то здесь я была солидарна с ней; действительно, было бы полным раем жить в крашеном доме из четырех или пяти комнат, иметь горячую и холодную воду — какую хочешь, стоит лишь повернуть ручку. И туалет со смывом.

Господи, размечтавшись о центральном отоплении, двойной раковине, туалете с водой, я поняла, насколько же мы бедно живем. Я не любила об этом думать, сразу становилось себя жалко, накатывали мысли о Кейте и Нашей Джейн. Хоть бы Фанни стирала собственные вещи — и то было бы полегче. Но она никогда ни за что не бралась, даже террасу не могла убрать. Ей нравилось подметать листву во дворе, но и то ради потехи, с грустью думала я. К тому же оттуда Фанни смотрела, как Том играет с друзьями в мяч. Работали же только, повторяю, мы с Сарой.

Бабушка свое отработала, чтобы теперь не вкалывать, как Сара. Ей и так досталось. Жизнь бросала бабушку с места на место, и она стремилась ничем не связывать себя, чтобы в любой момент сорваться налегке. Вот почему у нас было так мало мебели.

Как только я подросла, Сара научила меня многим работам по дому. Бабушка была слишком немощной, чтобы помогать, а Фанни вообще наотрез отказывалась делать хоть что-нибудь и в три года, и в четыре, и в пять. Я умела пеленать детей, кормить их, купать в металлическом тазике. К восьми годам я пекла, топила сало и делала подливу, смешивая муку с водой. Сара научила меня мыть окна и полы, пользоваться стиральной доской для стирки самых грязных вещей. Она и Тома приучила помогать мне по мере возможности, хотя другие мальчики дразнили его «девчонкой» за то, что он занимается «женской работой». Если бы Том так не любил меня, он не стал бы этого делать.