Марта Кетро - Песни о жестокости женщин, мужском вероломстве и общечеловеческой слабости

Поймите меня правильно, я не был брюхатым. Но рядом с её совершенством, рядом с её сиянием вдруг ощутил собственное внезапное уродство.

Мои движения были дёргаными, а она перетекала, как музыка. Я краснел пятнами, а она озарялась. Я потел, а она источала мёд. Она превратилась в свет, а я стал тьмой, полной тоски.

Мой член увядал некрасиво.

Я встал и ушёл в кабинет, где хранил антикварную коллекцию, нашёл большой старинный молоток, обозначенный в описании как «кувалда», вернулся в спальню и с пяти ударов уничтожил лицо Жюльетт. Хватило бы и двух, но я не мог остановиться.

Потом взял тело, завернул в шёлковую бумагу, положил в коробку и сел за стол. Вызвал уборщика и, пока он жужжал, прибирая, составил короткую записку:

«Господа, с сожалением возвращаю Жюльетт. Она не подошла. Финансовых претензий не имею. Напоминаю, что по условиям договора биоматериал и все данные должны быть уничтожены. До свидания. Будьте вы прокляты».

Запечатал, положил ей на живот и закрыл крышку. Потом вызвал курьера.

Свет моей жизни погас, но чернильная тьма никуда не делась, она теперь здесь навсегда.

В офисе «ГАА» старший партнёр фирмы Джош Степанов утешал плачущего технолога Софию Клеменс.

— Дьявол, девятнадцатый случай за полгода! Две трети возвратов, и я чую, это не конец!

— Клеменс, не реви, деньги на счетах, никто не потребует их обратно, да и не получит, у нас железный договор. — Степанов грубовато ронял слова, но при этом ласково поглаживал женщину по спине.

— Джош, я знаю, но репутация, сплетни… Пойдут слухи.

— Да брось, никто из них и слова не скажет.

— Уверен? Чёртовы садисты. — Она вытерла покрасневшие глаза.

— Ты вроде взрослая тётка, должна бы знать. Ни один мужик не признается, что облажался со своей самой лучшей девчонкой. Ни один.

Не только из тюрьмы, из армии тоже.