Анатолий Зарецкий - Неповторимый мой цветочек

Прямо под ее окнами и располагался тот приямок с загадочным окошком, так меня поразившим. Даже в лагере военнопленных я не видел решеток на окнах. И когда спросил у мамы, зачем нужны решетки, та ответила, что там, очевидно, хранится что-то ценное. “Клад”, – сразу подумал я. О кладах часто писали в приключенческих книжках, захватывающих настолько, что проглатывал их за день, если меня не отвлекали от чтения. А потом долго размышлял, как бы сам поступил на месте героя, если оказался в подобной ситуации.

То таинственное окошко гипнотизировало. За ним ничего не просматривалось. Там всегда было темно. В одном месте стекло было разбито, а часть его – кем-то вынута. Мне так хотелось заглянуть туда. Я рассказал обо всем моей маленькой подружке, и с того момента мы оба постоянно пытались рассмотреть, что же там – за стеклом.

Однажды я попытался спуститься в приямок, но он оказался для меня слишком глубоким – повиснув на руках и не ощутив ногами дна, понял, что не смогу выбраться оттуда. А потом мы с Людочкой нашли кирпичи и стали осторожно сбрасывать их в приямок. Вскоре снова решился спуститься. Людочка, лежа на земле у приямка, подсказывала, куда мне подвинуться, чтобы ноги попали на кирпичи. Спустившись, сложил из них удобную площадку. С площадки уже легко вылез из приямка.

А потом мне удалось спустить на площадку Людочку. И вскоре мы вдвоем попытались рассмотреть подвал через отверстие в стекле. Нет, это тоже оказалось невозможным. Преодолевая страх, попробовал просунуть руку в подвал, но рука ни до чего не доставала.

Потом эта игра нам надоела. Мы нашли большой фанерный щит, которым почти полностью перекрыли приямок. И он надолго превратился в нашу с Людочкой игровую комнату. На площадке из тех же кирпичей соорудил некое подобие лестницы так, что Людочка могла свободно попадать сюда без моей помощи. Людочке здесь оченьнравилось.

– Давай играть в дочки-матери, – тут же предложила она.

– Ты знаешь эту игру?

– Знаю, девочки меня научили, когда еще жила не здесь. Но они большие, и я была у них дочкой. А так ты будешь папой, а я мамой, – предложила Людочка. Я уже знал эту игру и согласился.

– А кто будет нашими детками? У тебя есть куколки? – спросил ее.

– Нет. У меня никаких игрушек нет. Давай сделаем деток из кирпичей, – предложила Людочка.

– Нет. Так не годится. Жди меня здесь. Я сейчас, – сказал ей и побежал домой.

Я взял несколько человеческих головок из дерева, которые мне когда-то подарили немцы, еще немного какой-то детской дребедени и вернулся в нашу игрушечную комнатку. Людочка сидела в самом углу приямка и, дрожа от страха, смотрела на зарешеченное окошко.

– Людочка, ты боишься? – удивился я, сел рядом и обнял девочку, чтобы “оградить ее от житейских напастей”, как говорила мама, успокаивая нас, малышей.

– С тобой не боюсь, а одна боюсь это окошко. Вдруг оттуда кто-то вылезет? – доверчиво прижалась ко мне подружка.

– Не бойся, не вылезет. Там решетка. Это теперь наша комнатка. А вот и наши детки, – выгрузил из небольшого мешочка все, что принес с собой.

Людочка вскочила и запрыгала от радости. Из того, что принес, она быстро соорудила несколько куколок, и мы стали играть с ней в эту совсем неинтересную для мальчиков игру. Но я все равно играл, потому что с Людочкой мог играть во что угодно, и мне не было скучно.

С той самой игры мы с Людочкой “понарошку” стали папой и мамой. И чем дольше я видел ее в роли мамы наших игрушечных деток, тем больше мне хотелось играть с ней в эту игру.

У меня никогда не было никакого интереса, когда играл в такую же игру с Любочкой – моей первой подружкой. Не было ничего подобного и позже, когда в эти игры влились другие девочки: если “папой” выбирали меня, “мамой” становилась только Людочка. Иначе мы не играли.

Похоже, именно в тех играх мы интуитивно сделали свой выбор, даже не подозревая об этом. Ведь мне тогда было только семь лет, а Людочке, как она говорила, всего пять с половиной.

А когда пришла наша первая весна, как-то раз, провожая Людочку, мы подошли к ее окнам и остановились у приямка. Не сговариваясь, посмотрели вниз, потом друг на друга и улыбнулись.

Наше окошко было прежним. Только оно было полностью застекленным. А приямок был не кирпичным, а тщательно оштукатуренным в цвет общежития. И показался он нам таким маленьким.

– Помнишь, как мы играли здесь в дочки-матери? – все еще улыбаясь, спросила Людочка.

– Я все помню, Людочка, – ответил ей, и волна нежных чувств накрыла меня с головой.