Эмико Джин - Токио. Долго и счастливо [litres]

Смотрю на имя. Макото. Мак . Какова вероятность того, что у мамы были отношения с двумя разными японцами в год моего рождения? Перевожу взгляд на Нуру.

– Возможно, он мой отец. – Так странно и так тяжело произносить эти слова. Табу.

Тема моего отца всегда была не чем иным, как биографической сноской. Иззи родилась в 2003 году от союза Ханако Танаки и неизвестного мужчины японской национальности. Вот только паршиво мне вовсе не от этого факта. Я – дитя двадцать первого века. Как я могу стыдиться сексуальной свободы моей мамы? Я с уважением отношусь к ее выбору, но даже слова « мама » и « секс », стоящие рядом, вызывают во мне непреодолимое желание что-нибудь поджечь.

Мне больно от незнания. Идя по улице, разглядываю лица и спрашиваю себя: не ты ли мой отец? Был ли ты с ним знаком? Знаешь ли ты обо мне что-то, что не известно мне самой?

Нура пристально смотрит на меня.

– Этот взгляд мне хорошо знаком. Тешишь себя надеждой.

Прижимаю книгу к груди. Иногда трудно не завидовать собственной лучшей подруге. У нее есть то, чего нет у меня, – мама, папа и огромная семья. Мне довелось побывать у нее дома на День благодарения. Это настоящая картина Нормана Роквелла [12] Американский художник и иллюстратор. Его работы пользуются популярностью в Соединенных Штатах; на протяжении четырех десятилетий он иллюстрировал обложки журнала The Saturday Evening Post. , только с подвыпившим дядей, гранатовым соусом, пирожными с хурмой вместо яблочного пирога, и все говорят на фарси. Она знает, откуда она, кто она и что собой представляет.

– Я серьезно, – отвечаю наконец.

Нура опускается рядом и легонько толкает меня локтем в бок.

– Серьезно? Может, он твой отец. А может, и нет. Не надо делать поспешные выводы.

Слишком поздно.

Будучи ребенком, я много думала об отце. Порой я представляла его стоматологом или даже астронавтом. А однажды – хоть и никогда в этом не признаюсь – я пожелала, чтобы он оказался белым. По правде говоря, мне хотелось иметь белых родителей. Белый цвет означал красоту. Все мои куклы, модели и семьи, которых показывали по телевизору, были белыми. Это как с сокращением моего имени: с кожей на тон светлее и глазами покруглее жизнь бы значительно упростилась, а мир бы стал доступнее.

Снова смотрю на страницу.

– В Гарварде должна быть информация о студентах, – неуверенно вырывается у меня. Я никогда не осмеливалась разыскивать отца. Даже не завожу о нем разговоры – мама не особенно их поощряет. По правде говоря, меня сдерживает ее нежелание говорить о нем. Поэтому я молчала, не желая расшатывать лодку, в которой находятся двое – мать и дочь. До сих пор. Но и одной мне не следует соваться в эту тему. Друзья ведь и нужны для того, чтобы разделить ношу, разве нет?

Щелчок. Вспышка. Нура фотографирует страницу на телефон.

– Мы обязательно докопаемся до правды, – обещает она. Боже, мне бы ее уверенность. Ее самоуверенность. Хотя бы половину. – Ты в порядке?

Мои губы дрожат. Чувствую трепет в груди. Должно быть, грядет что-то большое. Грандиозное.

– Да, все нормально. Просто нужно многое обдумать.

Нура обнимает меня, крепко прижав к себе. Я тоже обвиваю ее руками.

– Не переживай, – произносит уверенный голос. – Мы разыщем его.

– Ты правда так думаешь? – Мои глаза блестят надеждой. На ее лице снова появляется кошачья улыбка.

– Скажи, а булочки с корицей – моя слабость?

– Судя по прошлому разу, да.

– Вот и ответ на твой вопрос. Мы найдем его, – быстро и уверенно кивает она.

О чем я и говорю. Либо вместе, либо никак.

Школа. Полдень. Вторник. Я несусь по коридорам Маунт-Шаста Хай. Прошло уже восемнадцать часов с тех пор, как планета сошла со своей орбиты, – я нашла книгу о редких орхидеях с полуоткровенным стихотворением внутри.

Вечер и утро прошли непросто. В голове роились вопросы: врала ли мама о том, что не знает моего отца? Если да, то почему? Знает ли отец о моем существовании? Почему тогда он не хочет со мной общаться? Это самая настоящая борьба. Старалась сохранить надежду, одновременно уклоняясь от мамы. Как же хорошо, что я умею увиливать. Под моей кроватью хранятся полбутылки персикового шнапса и парочка любовных романов (обедневший герцог плюс наследница из низшего сословия равно любовь навсегда). Мама, конечно же, ни о чем даже не догадывается. Самое главное – вести себя как обычно: девушка просто занимается своими делами, что тут особенного?