Виктория Ростокина - Рок царя Эдипа

Парень был совсем не наглым, по-взрослому предупредительным, и Инна очень удивилась, когда узнала, что он всего лишь на полтора года старше нее. Он совсем не был похож на их старшеклассников, те казались детьми по сравнению с Юрой.

Ей ужасно хотелось, чтобы он поцеловал ее в темном подъезде, но Юра лишь обнял ее, прижав на секунду к груди. И тут же отстранил.

— До завтра, — как само собой разумеющееся, сказал он.

Инна удивленно вскинула на него глаза, а сердце радостно забилось.

Он приглашает ее на свидание. Первое настоящее свидание! Завтра она его снова увидит!

А вслух почему-то спросила напряженно:

— Но ведь завтра нет танцев. Может, до субботы?

— Нет, откладывать нельзя, — серьезно сказал Юра. — Мы непременно должны сделать это завтра.

— Что?

— Купить шоколадки…

Инна чуть улыбнулась, вспоминая себя этакой смешной, язвительной, озорной девчонкой. Интересно, что он в ней нашел? Почему выбрал ее, а не Таньку? Она была убеждена, что Танька гораздо красивее, ей только не хватало уверенности и характера. А этого у Инны было в избытке.

Наверное, Юре понравились ее независимость, самостоятельность и отчаянная отвага. Он сам был отчаянным, иначе зачем бы настаивал на этих треклятых воздушно-десантных войсках?..

Инна просто объедалась шоколадками, на которые Юра тратил половину своей зарплаты, пока не призналась, что стала совершенно равнодушной к сладкому.

Они встречались каждый вечер этого безумного лета — днем Юра работал на заводе. И это делало его еще более взрослым в Инниных глазах — они-то бездельничали в каникулы. А Юра сам содержал себя. Родители его погибли, когда он был еще ребенком. После детдома он поступил в училище на механика. Он просто обожал всякие механизмы, любил копаться в моторах, отлаживать всяческие железки… Всегда чисто вымытые руки выдавали его только въевшимся глубоко под кожу серовато-металлическим оттенком. Жил он в общежитии, а наравне с учебой подрабатывал.

— Я просто совмещаю теорию с практикой, — улыбался он в ответ на Иннины доводы, что надо же и отдыхать когда-нибудь.

Выходные дни они целиком посвящали друг другу. То уезжали в Серебряный бор, то на какие-то известные только Юре пруды… Дурачились, гонялись друг за другом, лежали в высокой густой траве…

А Инна все ждала, затаив дыхание, когда он прижимался слишком тесно, когда же наконец он ее поцелует…

Неожиданно проснувшимся женским чутьем она понимала, что имеет над ним необъяснимую могучую власть. Стоило ей шутя только намекнуть, что усы делают его похожим на котенка из детских стишков, как Юра тут же без сожаления расстался с предметом своей гордости — и с гладко выбритым лицом он действительно стал интереснее… Но почему же он так сдержан? Ведь Инна ловила на себе его весьма красноречивые взгляды, а щенячьи игры и прижимания распаляли даже ее, но Юра почему-то каждый раз «тормозил», неожиданно вставал и уходил надолго плавать в одиночестве.

Томительное, мучительное лето… Прекрасное и ужасное…

И только когда уже пошли назойливые осенние дожди, когда гулять по улицам стало зябко и неуютно, когда они едва согревались в случайных кинотеатрах, Юра вдруг сделал долгожданное признание.

Они загулялись допоздна, и Инна боялась, что отец устроит нахлобучку за такую задержку. Они торопливо впрыгнули в переполненный вагон метро, и там, в тесноте, среди толкотни, он вдруг обнял ее и шепнул на ухо:

— Я тебя люблю, — и сам словно испугался своих слов.

Инна потянулась к нему, обхватила рукой за шею и, задыхаясь от переполнявшего ее счастья, шепнула в ответ:

— И я люблю тебя… Давно люблю…

Но уже надо было выскакивать, чтобы мчаться вверх по эскалатору, а потом догонять уходящий автобус.

А хотелось остановиться, прижаться друг к другу, повторять эти волшебные слова и длить это мгновение бесконечно…

И только в подъезде, пока лифт неспешно спускался с верхнего этажа, они наконец обнялись торопливо и исступленно, и первый поцелуй обжег губы, и дыхание перехватило, ноги ослабели… но Юра уже подталкивал ее к раскрывшимся дверям лифта, и Инна, ничего не соображая, машинально нажала кнопку…

У него не было до нее девчонок, а у Инны не было парней, они оба были неопытны, но жадно стремились познать все, преодолев наконец сковывающую робость.

Теперь в кинотеатрах они выбирали последний ряд и, не глядя на экран, начинали целоваться, едва только в зале гас свет.

Они садились в электричку и ехали подальше от Москвы, непрерывно целуясь в тамбуре, выходили на Богом забытом полустанке, где не было ни одной живой души, и по часу ненасытно не могли оторваться друг от друга, пока не приходила обратная электричка.