Лили Сен-Жермен - Семь сыновей [ЛП]

Я сжимаюсь, зажмуривая глаза, и прикусываю губу, чувствуя кровь, когда он плюет на свою руку, используя слюну, чтобы смазать член. Я напряжена, когда ощущаю кончик головки его члена, прижимающегося к моему отверстию. Я стону от боли, когда он засовывает свой член глубоко внутрь моей задницы и громко стонет.

— Думаю, тебе очень нравится так, милая, — говорит он, его яйца со шлепками ударяются о мою плоть, когда он набирает скорость своих толчков. Каждый раз, когда он отстраняется, он толкается назад с удвоенной силой, и я хочу закричать.

— Обожаю это, — шепчу я, ненавидя каждую секунду.

Я заставляю себя двигаться с ним в унисон, благодарная, что он не увидит моё многоговорящее клеймо, и клянусь сделать татуировку перекрывающие мои глупые грёбаные шрамы первым же делом завтра утром.

У меня перехватывает дыхание, когда я чувствую, палец, прижимающийся к моему клитору, и, несмотря на всю мою ненависть, моё предательское тело отвечает, тая, как масло на солнце в полдень. Я всасываю воздух, когда он продолжает доставлять мне удовольствие, и чувствую, как моё внутренне сопротивление разваливается на куски и слабеет с каждым кругом, который выводит его палец. Моя задница — это катаклизм удовольствия и боли, и то, как он барабанит своими пальцами по моему клитору, приводит меня к опасной близости к оргазму.

Я беззащитна под его опытными руками, когда он подводит меня к вершине оргазма — ожесточенная война ведётся внутри меня. Поскольку это не должно ощущаться так хорошо.

Я стону, резко толкаясь бёдрами к нему навстречу, когда всё моё тело предаёт меня, жадное до этого кульминационного момента, стремясь к освобождению.

— Крошка, — стонет Дорнан, когда я разлетаюсь на миллион кусочков под его ловкими пальцами. Это должно быть завело его, поскольку, как только моё лоно сжимается, и я кончаю, Дорнан выходит из меня, оставаясь полностью неподвижным на мгновение, а затем стонет тем самым стоном, прижимая моё лицо к столу и выплескивая горячую сперму на поясницу.

Я заставляю себя оставаться совершенно неподвижной, мои ноги слегка дрожат, поскольку я стояла на цыпочках, моя щека прижата к холодному столу, поскольку если я перестану так делать — то закричу. Я буду кричать, и вцеплюсь ему в глаза, пытаясь их выцарапать.

А я не могу. Я не могу просто пустить под откос всё это, особенно, теперь, когда позволила ему снова побывать внутри меня. Он пыхтит, восстанавливая дыхание, его руки, всё ещё вокруг моих бедер. Я неловко наклоняюсь к столу, внимательная к тому что, если я встану прямо, то устрою бардак на полу. Дорнан тянется к коробке с салфетками на столе и вытирает свою липкую жидкость с моей кожи.

— Спасибо, — бормочу я, поворачиваясь к нему лицом, моя рука преднамеренно прикрывает бедро. Он определенно выглядит более расслабленным, чем когда я пришла, хотя также он выглядит усталым. Слишком много поздних ночей. Слишком много крови на его руках. Слишком многие невинные жизни оборвались по его воле. Он, по всей видимости, рассеяно поглаживает мои груди. Я хочу оттолкнуть его, схватить серебряный нож для писем со стола и воткнуть его прямо в герб семьи на задней части его шеи.

— Ты можешь привести себя в порядок там, — говорит он, указывая на ванную, которая примыкает к офису. — Прими душ, если хочешь.

Я приму душ. Самый горячий грёбаный душ, чем когда-либо, чтобы сжечь твои прикосновения к моей коже.

— Я быстро, — говорю я, стремительно двигаясь в ванную с одеждой по-прежнему прижатой к туловищу, закрывая шрамы. Я захлопываю дверь, борясь с внутренним сражением: должна ли я закрыть дверь или нет. В конце концов, я не закрываю, но немедленно надеваю шорты, не запариваясь принять душ. Я немедленно чувствую себя лучше, как только они застёгнуты и прикрывают изуродованную плоть на моём бедре. Я хватаю полотенце с полки и мочу его под краном, пока вода тёплая и добавляю немного мыла на материал. Я мою спину так хорошо, как только могу. Я просто должна выглядеть достаточно презентабельно, чтобы вернуться в гостиницу, прежде чем подарю себе обжигающий душ. Я надеваю лифчик, натягиваю обратно майку и смотрю на себя в большое зеркало, которое висит над раковиной.

Абсолютная незнакомка смотрит на меня, настолько другая, что я не могу в ней узнать себя. У Джульетты были светлые волосы до плеч, бледная кожа и зелёные глаза.

Девочка, на которую я пристально смотрю, с тёмно-каштановыми волосами, что достают до задницы, благодаря наращиванию, загорелую кожу, благодаря часам лежания на шезлонге, и тёмно-синие глаза, которые по-прежнему отражают самый крошечный намек на коричневатый оттенок, который не могут убрать даже контактные линзы.