Джоанна Рок - Ничья в любовной игре

– Ты не слышала мои ответы на интервью, так ведь? – внезапно спросил Жан-Пьер, вырвав ее из размышлений.

– Боюсь, что нет. – Она обрадовалась возможности отсрочить разговор. – Я сбежала, как только узнала того репортера. Я поняла, что он постарается загнать тебя в угол моим комментарием, и улизнула прежде, чем мой отец успел нажать на спуск и расстрелять меня на глазах у пяти тысяч фанатов.

Она посмотрела на лицо Жан-Пьера, освещенное огнями панели приборов, – великолепный профиль в резкой вечерней тени со свежей царапиной на щеке. Сегодня ему повезло, он легко отделался. Она провела в мире отца достаточно времени, чтобы знать, какую цену иногда приходится платить за славу игрока даже самым сильным мужчинам.

– Я сказал прессе, что ты пошутила. – Он бросил на нее взгляд, успев заметить указатель о приближении к тоннелю Линкольна.

– Конечно, пошутила. Я думала, что говорю с фанатом «Гладиаторов», вот и решила сострить. – Она из опыта знала, что ей не нужно ублажать эго этого мужчины, но ей не нравилась мысль о том, что он может подумать, будто она говорила это всерьез. – Вы с Анри стоите друг друга. Если бы вы сыграли друг против друга десять матчей, я бы поставила по пять на каждого.

– Очень щедро с твой стороны. – Он сбавил скорость, притормаживая в потоке машин у светофора. – И возможно, ты права, учитывая статистику домашних игр. Но вернемся к интервью. Я не просто сказал репортерам, что ты пошутила, но еще намекнул им, что ты будешь моим гостем на пустой неделе и что тебе не терпится навестить Луизиану.

Он произнес это бесцветным тоном, отчего она подумала, что ослышалась. Он не мог так поступить! Она ему больше даже не нравится! Он ясно дал ей это понять, когда в последний раз покидал ее дом.

– Нет. Ты. Так. Не. Сделал, – прерывисто произнесла она.

– Еще как сделал. А что я мог сказать, Татьяна?

– Я просто… – Она судорожно сглотнула. – Это невозможно.

– И все же мы должны устроить это шоу, поскольку твой комментарий поднял в прессе такую волну, что она отвлекает внимание от команды. Я не могу позволить этого. – Он поднял руку и ослабил галстук – настоящий плейбой в дорогой тачке.

– Ты не понимаешь… – начала было она, но он оборвал ее:

– Это ты не понимаешь. – Он съехал на Сорок второй улице. – У меня не было времени посоветоваться с тобой. Ты поставила меня в неловкое положение перед моей командой, лигой, прессой и фанатами.

– Ты прав. Это я понимаю.

Ее груди заныли под платьем, ей нужно было срочно возвращаться домой. Слава богу, все светофоры на Десятой авеню были зелеными, и они пролетели ее без остановок.

– Отлично. Ты уже приглашена на свадьбу моего брата. – Он начал спокойно излагать свой план. – Мы можем вместе посетить церемонию, а потом ты останешься в Новом Орлеане еще на неделю, когда «Гладиаторы» будут играть против «Ураганов». Мне придется ездить на тренировки, но я пробуду там достаточно, чтобы нас успели заметить вместе. Тем самым мы быстро положим конец сплетням о наших семьях. И о нас.

– Отлично, – согласилась она, решив не тратить время на бесполезные споры и прекрасно зная, что все его планы окончатся ничем. – Ты можешь не захотеть взять меня в Новый Орлеан, когда услышишь то, что я хотела тебе сообщить. – Она скрипнула зубами, когда они добрались до Централ-Парк-Уэст и притормозили у подъезда Татьяниного дома. Сердце ее ныло не переставая. – Не зайдешь ко мне на минутку? Мы могли бы продолжить дискуссию.

– Конечно. Нам нужно многое обсудить. – Он остановился рядом с камердинером и передал ему ключи.

В лифте Татьяна сообразила, что она слишком долго откладывала свое объявление, и вскоре слова уже будут не нужны. Гордиться тут было нечем. Но она устала и чувствовала себя неуютно. К тому же разве на нем не лежит половина вины?

И все-таки, как только лифт замер на ее этаже и двери распахнулись, она поняла, что не должна позволить ему узнать правду вот таким образом.

– Нам действительно нужно многое обсудить. – Она резко развернулась к нему, поспешно добавив: – Но совершенно другие вещи.

– Я не понимаю. – Он подозрительно прищурился.

Она сделала глубокий вдох.

– Помнишь ту зимнюю ночь? – Она не стала дожидаться ответа, потому что из глубин ее апартаментов донесся жалобный плач. – Я должна была признаться тебе раньше, но ты ушел на следующий день и сказал, что все было ошибкой. После такого прощания никакие разговоры были попросту невозможны, а потом… ну… – Она покачала головой, злясь на себя. Теперь уже никакие оправдания не имели значения, потому что за входной дверью плакал ребенок. – Проходи, познакомься со своим сыном, Жан-Пьер.