Мария Воронова - Врачебная ошибка

Константин Алексеевич вспомнил рыжие от табака усы деда, его узловатые руки и настоящие «военные» брюки-галифе, в которых дед копал картошку.

– Мы с ним были друзья… Правда, один раз мы с пацанами сделали подкоп, – неожиданно сказал Константин Алексеевич, удивляясь, из каких глубин вдруг взялось это яркое воспоминание, – настоящий тоннель прорыли под забором, и наши коты стали лазать к соседям в курятник. Никто сначала ничего не понимал, а когда дознались, такое началось!

Он засмеялся, а Варя смотрела во все глаза, ожидая продолжения.

– В общем, дед гонял меня по всей деревне, а когда не смог догнать, применил военную хитрость. Притворился, будто ушел домой, а сам как выскочит из-за поленницы, как меня крапивой стреканет! Ой, ужас вообще! Самое главное, что я через полчаса забыл про это, а дед терзался, что на ребенка напал. Утром рано ушел куда-то, я испугался, что он решил бросить меня одного, как безнадежного бандита, а потом смотрю, мчится, весь прямо светится от радости, несет мне щенка!

Услышав про щенка, Варя вся подалась к нему, затаив дыхание.

– Настоящего?

– Ага, такая черненькая дворняжечка, Лайкой звали. Родители мне ее не разрешили в город взять, да, строго говоря, ей у деда было лучше, но лето мы всегда вместе проводили. Я поищу альбомы и завтра покажу тебе фотографии, если хочешь.

Варя энергично кивнула.

Константин Алексеевич подумал, что сейчас рассказывает ей про своего деда, а потом Варя сама станет бабушкой и расскажет своим внукам про него. Такими крупными стежками скрепляется прошлое и будущее.

– А про собачку Лайку еще расскажешь?

Константин Алексеевич кивнул и, слегка привирая, повел историю, как ходил с Лайкой за грибами.

Когда Варя уснула, он тихонько вышел и набрал номер жены.

– Ира… – сказал Константин Алексеевич и замолчал, зная, что жена поняла: больше всего на свете он хочет снова быть вместе с ней.

– Что ж вас мужики поставили дежурить на Восьмое марта? – с сочувствием спрашивает Наталья Тимофеевна, подавая мне заряженный иглодержатель. Я молчу, потому что накладываю ключевой шов, требующий полной сосредоточенности. Да и что я могу ответить – что сама попросилась дежурить Восьмого марта, якобы от жадности, польстившись на двойную оплату, положенную за работу в праздничный день?

Затягиваю свой ключевой шов, вроде получилось неплохо, даже ассистент, давно равнодушный ко всему старый травматолог, довольно фыркает.

Нет, не ради оплаты я дежурю Восьмого марта. Я одинокий человек, а праздники – настоящее испытание для таких людей, особенно Международный женский день, когда тебя никто не поздравляет, и 23 февраля, когда тебе некого поздравить, и Валентинов день… И Новый год я тоже не люблю. Пожалуй, его я больше всех прочих радостных дат не люблю – за почти физическое ощущение уходящей жизни, за печальное признание того факта, что позади остался очередной одинокий год, несмотря на загаданные прошлой новогодней ночью под елочкой желания найти спутника жизни и на контрольный бокал шампанского, выпитый под звон курантов. Правда, в этом году я наконец не стала ничего загадывать. Безжалостная статистика в совокупности с личным опытом свидетельствует, что никакому Деду Морозу не под силу найти хорошего мужа для тридцативосьмилетней женщины.

– Что слышно по сокращению? – спрашиваю я Наталью Тимофеевну, чтобы отвлечь ее от обсуждения моей нелегкой судьбы. Будучи обычной операционной сестрой, Наталья Тимофеевна почему-то знает обо всем происходящем в больнице лучше главврача, и информация у нее всегда точная, касается ли дело интрижки между коллегами, кадровых перестановок, суммы, украденной заместителем по АХЧ на текущем ремонте, или любой другой сферы деятельности нашей клиники.

– Позавчера было совещание, – говорит она, отработанным движением кладя инструмент в мою протянутую ладонь, – долго обсуждали, кого сократить, но вашей кандидатуры не поднимали, не беспокойтесь.

– Нет? То есть точно нет?

– Точно! Вас не сократят ни при каких обстоятельствах!

Я тяжело вздыхаю. Словам Тимофеевны можно верить.

Для меня это сюрприз. Как только зашла речь о сокращении, я сразу подумала о своей кандидатуре. Это – грамотное управленческое решение, я относительно молода, здорова, не имею малолетних детей, то есть ныть и христарадничать в суде по поводу несправедливого увольнения не буду – аргументов нет. А работодатель, в свою очередь, не станет терзаться угрызениями совести, мол, выставил сиротку на мороз. Работу я найду, если захочу, конечно.