Анна Зотова - Эликсир бессмертия

— Душа моя, — как-то безрадостно проговорила она, — с тобой все в порядке?

Этот звонок был для Ани полной неожиданностью. Она, конечно, вспоминала о Елене Петровне (не столько как о матери Оксаны, сколько как об одной из женщин доктора Лоренца), но чтобы та сама позвонила…

— Спасибо, поживаю нормально. — Аня взяла холодный официальный тон, скрывая за ним легкую панику. Господи, да почему же она такая трусиха?

— Я очень боялась за тебя, душа моя… Боялась, что ты попадешь под горячую руку… Я рада, что все обошлось.

— Очевидно, под горячую руку вашей дочери? — уточнила Аня и тут же пожалела о сказанном. Дура, пра, дура! И кто за язык тянет?

Елена Петровна помолчала, очевидно, прикидывая степень Аниной осведомленности. В трубке было слышно ее тяжелое дыхание.

— Знаешь что, душа моя… А ты не могла бы меня навестить? — не спросила, а попросила она. — Нам ведь есть о чем поговорить… Кстати, и пленочку с «белым фоном» вернешь. Фотографии получились?..

Блин, она совсем забыла о пленке с этим Воложском!

— …Или не до этого было? — немного погодя, добавила Елена Петровна.

— В общем, да, не до этого… Но я завтра же все сделаю, — пообещала Аня. — Прямо с утра и займусь.

— Да не спеши, душа моя, это ведь не горит. — Голос у Елены Петровны был покладистый, смирный. — Когда мне тебя ждать?

Она вынуждала Аню к себе зайти, мягко, неназойливо, но вынуждала. Собственно, почему бы и не зайти? Ведь кто, как не она, может рассказать о своей дочери, которая оставалась для Ани колоссальной черной дырой. Только захочет ли?

— Завтра, — решила Аня. — Завтра в шесть вечера вас устроит? Только фотографии будут еще не готовы.

— Это ничего, душа моя, это не к спеху… Буду ждать. И захвати, пожалуйста, лекарство…

Аня сразу поняла, о каком лекарстве идет речь, она сразу это поняла, потому что пузырек с эликсиром стоял у нее на самом видном месте, и она по сто раз на дню трогала его, обнюхивала, рассматривала в увеличительное стекло, но открыть так не решилась.

— Какое лекарство? — на всякий случай спросила она. — Что еще за лекарство?

— То самое, душа моя, то самое. — И Елена Петровна первой положила трубку. Получается, что доктор Лоренц передал эликсир для нее?

Всю ночь Аня провела над книгами об алхимии, перенося в ноутбук целые абзацы, которые ей казались наиболее интересными. И чем дальше она погружалась в пучину этой противоречивой и загадочной темы, тем больше склонялась к мысли, что нет, это ей не под силу. Алхимические тексты, закрученные по каким-то своим законам, причем закрученные совершенно в разные стороны, что особенно обескураживало, без специальной подготовки явно не поддавались расшифровке. К тому же ее здравый смысл предельно практического человека, несмотря ни на что, противился теме, он не мог принять все это на веру, ему нужны были более весомые аргументы. Если бы она была уверена, что в пузырьке действительно эликсир бессмертия, тогда, может быть, и поверила бы, а так…

И вместе с тем Аня понимала, что алхимия — это искусство в высшей степени элитарное, недаром же в некоторых контекстах его называют «королевским», что, помимо высоких интеллектуальных возможностей, оно предполагает и определенный уровень душевного и духовного развития, а она до него просто-напросто не доросла и вряд ли когда дорастет. А сложную, порой совершенно непонятную форму изложения можно объяснить очень просто: это ведь шифр, ключ к которому знают лишь избранные. «Разве тебе неведомо, — писал Артефий, знаменитый средневековый алхимик, — что наше искусство таинственно и его открывают только устно. И ты, глупец, думаешь в простоте своей, что мы явно и ясно будем излагать самый великий и важный из всех секретов? Разве следует понимать буквально наши слова? Уверяю тебя (ибо я откровенней других): тот, кто хочет объяснить сочинения философов согласно буквальному смыслу слов, заплутается в лабиринте, из коего никогда не выйдет, ибо не обладает путеводной нитью Ариадны».

А часов в пять утра, листая книгу под названием «Атанор», Аня вдруг наткнулась на статью о Поле Путье, бедном писаре из Парижа, с которого она начала свое путешествие по алхимии. Аня стала читать внимательнее. Перелистнув очередную страницу, она увидела небольшой черно-белый рисунок. На нем был изображен старец с длинной неухоженной бородой, одетый в богато расшитый камзол с множеством пуговиц и странный головной убор, напоминавший камилавку. У этого человека было лицо доктора Лоренца. Под рисунком значилось «Поль Путье. Рис. Ж. Легруа». Аня не удивилась (ее теперь трудно было чем-нибудь удивить), а даже наоборот — испытала чувство, подобное легкому удовлетворению. Может быть, все это время ее подсознание искало ответ на вопрос, почему доктор Лоренц в ту, самую первую их встречу, посоветовал ей начать именно с Путье? Так почему же? Потому что Поль Путье, живший в Париже XII века, и нынешний доктор Лоренц одно и то же лицо? Поэтому? Это вполне укладывается в общую концепцию личности Лоренца, для чего-то подспудно навязанную ей, но не укладывается в бедные Анины мозги. И никогда не уложится.