Лия Уайльд: Замуж за байкера

— Без разницы.

Это больше было похоже на временну́ю капсулу, чем на дом. Гараж был забит разной механикой и рождественскими украшениями с 80-х годов. Боковая дверь по-прежнему имела смещенный шарнир, поэтому ей пришлось немного подтянуться, чтобы войти. Ностальгия поразила ее, как удар топором.

Все было так, как она помнила. Коридор между гаражом и гостиной был наполнен картинами, которые в большинстве были ее собственными. Это было похоже на хронику ее первых восемнадцати лет, сделанную на полароиде: школьные картины и портретные фотографии. Ее мать, блондинка скандинавского типа, как и сама Келли, была на картинах, сделанных в первое десятилетие. Для Келли не было потерей, что с тех пор, как она пошла в колледж, здесь больше не появилось новых фотографий.

Она остановилась у самой большой. Там была она, одиннадцатилетняя или двенадцатилетняя, стоящая рядом с научным проектом. Она сияла от гордости. Ее отец стоял по другую сторону классной доски, настолько высокий, что едва вписывался в фотографию. Все в ее отце было больше, чем жизнь, от смеха до аппетита. Он распоряжался всеми, как король.

«Король, — подумала она. — Не слишком далеко от правды».

Гостиная была в полном беспорядке, но и это не стало для нее сюрпризом. Ее отец никогда не был прилежным хозяином. Все горизонтальные поверхности были украшены чеками, старыми газетами или бумажными тарелками. Она не увидела только одной вещи — пустых пивных банок. В воздухе не было даже едва ощутимого запаха сигарет. Это странно.

Единственный алкоголь, который она могла видеть, держали в руках члены «Адских гончих», которые заняли, казалось, все места в гостиной. Вот это не странно. Келли задавалась вопросом, случалось ли им отрываться от важных дел в два часа ночи, чтобы ответить на любые вызовы ее отца. Единственным пустым местом был отцовский «Лэй-Зи-Бой» ( Прим.Lay-Z-Boy, кресло-трансформер ). Когда она была маленькой девочкой, то думала, что это трон. И в двадцать пять лет она по-прежнему так думала.

Все уставившееся на нее лица были знакомы, только на несколько лет старше, как и вся форма, которую они все носили. Джинсы, различающиеся уровнем комфорта и белые футболки. Крепкие сапоги и прочные ремни были почти всех оттенков черного. Могли бы вы стать крутым байкером, если бы вместо черного носили коричневый? Жилеты из кожи или денима завершали ансамбль. Келли думала, что они выглядели, как сброд из какого-нибудь криминального телевизионного шоу. Некоторые заулыбались, увидев ее, и поприветствовали. Некоторые приветствия были теплее остальных.

— Келли, девочка! — особенно большой человек лет пятидесяти, с бородой настолько длинной, что можно почти засунуть ее ему за пояс, поднялся на ноги и крепко обнял ее. Его улыбка была шириной в милю, и он даже не пролил свое пиво, когда повернулся к ней. — Черт, сладкая, только посмотри на себя.

— Привет, дядя Чарли, — с трудом ответила она, когда ее дыхание вернулась в легкие. Несмотря на все это она поняла, что улыбалась ему. — Как дела?

Он отпустил ее и наклонился настолько, чтобы увидеть рану на ее шее. Его губы, частично спрятанные в бороде, сжались в неодобрительную линию.

— Я здесь, чтобы спросить тебя о том же. У меня есть глаза, не так ли? И я вижу, что ты потрясена, — он подождал. — И слишком худая.

Был хор мужского смеха и несколько благородных шуток на ее счет. Из всех дружков-байкеров ее отца дядя Чарли был самым любимым. Он был высоким, как дуб, и худым, как горлышко пивной бутылки, которую он держал. Он всегда был рядом, когда отец не мог, что было довольно часто.

— Я буду в порядке, — сказала она, похлопав его по небритой щеке.

Его хмурый взгляд превратился в усмешку. На его голове стало гораздо меньше волос, а на брови она заметила какие-то темные пятна, которых раньше не было.

Как давно она ушла?

— Проклятье, конечно, будешь, — он обнял ее и подтащил к худой груди.

На мгновение она почувствовала себя в безопасности, как со старым другом. Слезы, горячие и совсем нежеланные, потекли по ее щекам. Она не обняла его в ответ, но ее кулаки разжались. Он обнял ее другой рукой, и она начала дрожать.

— Я не знаю, кто это был.

Он кивнул и отступил, держа ее плечи в сильных руках.

— Эй, мы разберемся.

— Черт, да.

Голос отца был таким же грубоватым, каким она его помнила, но Келли услышала в нем неожиданную усталость. Она ненавидела это. Она не хотела видеть его усталым, она хотела, чтобы он был таким же грубым, глупым и отстраненным, каким он всегда был. Тем, с кем она сражалась сотни раз.