Екатерина Зиновьева - С тобой, но без тебя

Вячеслав, которому игры в прятки от семейства Артемьевых надоели до чертей, в этот же день созвонился с Сашей и с долей облегчения сдал место пребывания любимой женщины. Воспроизводить дословно все то, что высказал Александр, Слава не стал, просто предупредил Ксюшу, что ее брат не очень доволен.

Не теряя времени, Каминский практически волоком вытащил Ксану из квартиры и бережно погрузил ее тело в салон автомобиля.

— Ксень, я устал, — раздраженно объяснил он. — Я хочу, чтобы ты, наконец, перестала орать «ты меня не нашел!» каждый раз, когда мне на телефон звонит твой брат. Это нервы! А в твоем положении рефлексировать нельзя. Не беспокоишься о себе, так хоть о нашем ребенке подумай.

Ксана молча выслушала Славу. Из всей его речи она вычленила только одно словосочетание «…о нашем ребенке…». И снова Ксюшу окутал кокон, сотканный из любви, тепла и заботы — не только по отношению к ней, но и к еще не родившемуся ребенку.

Накрыв ладонью руку Каминского, которой он с силой вцепился в руль, Ксана поблагодарила его в свойственной ей манере:

— Не истери, — мягко проговорила она. — Мы отлично себя чувствуем.

— Да? — искренне удивился Слава. — Тогда, может, поведаешь мне, что за мифические боли мучили тебя последние тридцать шесть часов?

Мозг отказывался подкидывать правдоподобные отмазки. Ксюша никогда бы не стала признаваться в том, что чуть менее двух суток спекулировала беременностью и вымышленными недугами, только бы никуда не ехать — не к родителям, не в ЗАГС.

— Ты что считал?!

— Я с ума сходил! — повысил голос Каминский, и резко вывернув руль вправо, остановился на обочине.

— Отвали, — рявкнула Ксения, не найдя ничего лучше, как свернуть тему. — Я спать хочу.

— Вот и поспи! Я хоть спокойно до дома твоих родителей доеду.

Ксана могла сказать еще многое и раздуть такой скандал, что апокалипсис покажется мелочью, вот только подкатывающая к горлу тошнота не позволила ей больше раскрыть рта. Обидевшись на то, что все против нее, Ксюша поудобнее устроилась на сидении и откинула голову на кожаный подголовник. Как только она закрыла глаза, машина плавно тронулась с места, снова вливаясь в поток автомобилей на загородном шоссе. Предатель желудок успокоился через несколько минут, что позволило Ксане и в самом деле спокойно задремать.

Ей ничего не снилось. На задворках сознания она слышала: как тихо работает радио, как противный голос ведущей объявляет о начале какого-то конкурса, как Каминский недовольно высказывается в адрес лихача подрезавшего их машину. Все это она слышала, но вряд ли вспомнит проснувшись, поэтому даже не старалась отложить в памяти заковыристые ругательства, что так пришлись ей по душе.

— Ксень… — позвал Слава и провел рукой по бархатистому лицу. Грубая кожа пальцев и нежность прикосновения — вызвали у Ксении стадо мурашек по всему телу. Низ живота налился приятной, томящей тяжестью. Появилось желание послать всех лесом, уехать домой, связать Каминского и насиловать его, насиловать, насиловать… Уже собираясь озвучить первую часть плана вслух, Ксана открыла глаза и облизала вмиг пересохшие губы.

— Вылезай, — серьезно сказал Слава и выбрался на улицу.

— Черт! Черт! Черт! — Ксюша была в бешенстве. Уже дважды Каминский оставлял ее в возбужденном и неудовлетворенном состоянии. Фашист! Он даже спать с ней в одной постели отказывается. А если все-таки и приходит посреди ночи, то прижимает спиной к своей груди и не позволяет развернуться. Деспот! Да с чего он взял, что она еще не готова? Готова! Готова, мать его!

Стоя на улице и хмуро поглядывая на довольного жизнью Вячеслава, Ксана размяла затекшие мышцы и направилась не к главному входу, а к окнам гостиной.

— Могу я узнать, куда ты пошла?

— Сейчас посмотрю, что меня ждет, а потом пойду на плаху. — Остановившись у панорамного окна, Ксюша как заправский шпион заглянула в комнату через стекло и тихо присвистнула. — Ого! Вот это ж*па.

— Что там? — Видимо Каминский сам втянулся в игры Ксаны: пригнувшись, он, чуть оттеснил Ксению и сам заглянул внутрь. — И что тебя так удивило?

Недовольно цокнув языком, она указала на мать стоящую у стола с маленькой фарфоровой чашечкой в руках.

— Она — прокурор, готова повесить на меня деяние всех смертных грехов, вот только нужных доказательств не имеет, а голословно обвинять — себе дороже. Папа — это подкупленный мною суд присяжных. Если даже я сейчас вытворю чего-то, он скажет, что ничего не видел. Сашка… Сашка — это, сука, неподкупный, жестокий и, по его мнению, справедливый мировой судья! Он выслушает всех, но решение примет, основываясь на своих доказательствах, а они против меня. Ну, а Лешка — это народ. Чует, что происходит что-то важное, но не знает что. Поэтому сидит с умным лицом и старается не высовываться, чтобы не выгнали.