Уитни Джи: Я забуду тебя, Итан

Несмотря на то что мы ежедневно на протяжении всей жизни где-нибудь сталкивались друг с другом, сразу после выпуска нам каким-то образом удавалось избегать встреч.

Я долго раздумывал о том, не сжечь ли ее письмо, но так и не решился это сделать. Целую неделю письмо лежало у меня на столе неоткрытое, пока любопытство не взяло верх над обидой.

ДОРОГОЙ ИТАН!

Я пишу тебе это письмо, потому что очень надеюсь, что ты несчастен, выбрав свою специальность. (Я все еще отказываюсь понимать, почему ты специализируешься на бизнесе, а не пишешь романы, но мне все равно.)

Я знаю, тебе интересно, как мне разрешили с первого курса обучаться по программе «Семестр в море», так вот: я смогла договориться с деканом об обучении за границей, и они согласились позволить мне это, пока я участвую в семинарах в художественных классах и держу общий балл на уровне 3.5. (Ну, и кто из нас сейчас умнее?)

::: Момент перемирия:::

Ладно, если серьезно, этот корабль не такой уж замечательный, каким я его себе представляла. Я пробыла на борту две недели, и за это время у меня разыгрались морская болезнь и тоска по дому. Я здесь оказалась единственной первокурсницей и даже не знала, что большинство студентов с выпускного курса, многие уже давно дружат между собой и отправились в эту поездку все вместе, чтобы, так сказать, оторваться напоследок перед выпуском.

Наша первая остановка будет на следующей неделе в Лондоне, и я понимаю, что должна чувствовать себя гораздо более взволнованной, но, возможно, это придет позже. (Если увижу ручки, похожие на те, которые я когда-то в детстве сожгла, я подумаю о том, чтобы купить их для тебя. Впрочем, это кое от чего зависит…) После Лондона мы поплывем вдоль побережья Европы, а потом долго будем в открытом море, пока не достигнем Австралии.

Я записалась на эту программу на три года, но собираюсь подать заявление и на последний год, если только они не скажут, что я не имею на это права. В любом случае… я надеюсь, что у тебя все хорошо (но не слишком хорошо), и еще я надеюсь, что записала твой адрес правильно, и что ты все же получишь мое письмо до начала семестра.

Я знаю, что ты ненавидишь меня (а я-то уж точно тебя ненавижу), но если ты вдруг найдешь время, то не мог бы ты мне ответить?

Хочу забыть тебя (как можно скорее),

P. S. Не мог бы ты раз и навсегда признать, что ты вел себя как полный придурок по отношению ко мне с первого момента нашей встречи? Я чувствую, что буду ненавидеть тебя немного меньше, если ты наконец признаешь это…

P. Р. S. Если честно, не стану тебя меньше ненавидеть, просто было бы неплохо, если бы ты наконец сказал правду.

Я ПЕРЕЧИТАЛ ЕЕ ПИСЬМО пару раз и сел за стол, чтобы написать ответ. Утром я отправил его экспресс-почтой, а через неделю получил еще один фиолетовый конверт.

Я сам не понял, как это вышло, но не проходило и месяца, чтобы в моем почтовом ящике не обнаруживался хотя бы один яркий фиолетовый конверт, и через некоторое время я уже с нетерпением ожидал новых рассказов о ее путешествиях и проблемах. Сначала письма были короткими, от полстраницы до целой, но после первого семестра наши с ней письма уже едва помещались на пяти страницах.

Я рассказывал ей все о своей личной жизни, а она мне – о своей. Я перестал исправлять ее орфографию, а она перестала заканчивать свои письма оскорбительными вопросами.

Время от времени у меня появлялись новые знакомые, которые расспрашивали меня о фиолетовых конвертах, приходящих, как по расписанию, но я поклялся никогда ничего никому не объяснять до тех пор, пока отношения с этим человеком не продлятся дольше, чем наша с Рэйчел переписка.

Иногда ей требовалось чересчур много времени, чтобы ответить мне, поэтому она звонила мне в три часа утра в свой телефонный день – воскресенье, чтобы сообщить о новых событиях в жизни. (Мы договорились всегда вести себя так, как будто этих звонков никогда не было.) И иногда, вместо того чтобы сразу сказать: «Я знаю, что ты все еще корпишь над своим следующим письмом, Рэйчел» и повесить трубку, я разговаривал с ней до рассвета.

Иногда я тоже слишком долго не отвечал на письма, поэтому посылал ей небольшие посылки с открытками и шоколадками, сообщая, что готовлюсь к экзамену и что мое письмо уже на полпути к ней. (Иногда, правда, она отвечала: «Оставь следующее письмо себе, лучше пришли еще шоколада!») Но даже после всех этих писем я не мог заставить себя назвать ее своим другом. Она все еще оставалась моим врагом. Я просто старался сохранять с ней связь, но совершенно по другой, непонятной мне самому, причине.