Наталья Калашник: Прости меня

А потом она зачитала письменное признание, оставленное Людой Терещенко, согласно которому Марк никогда не состоял в близких отношениях с Лизой Гончаровой, а был оклеветан из-за обиды, которая терзала ее, когда Марк ушел из дома.

Это было два дня назад. Наверное, Марк уже в курсе. Но это было не все. О главном Элла собиралась сообщить ему лично. Боялась ужасно, злилась на него за то, что он отделался от нее, оболгав себя, переживала тот день снова и снова.

Так уж вышло, что Марк Гончаров стал для нее всем — другом, любовником, защитником. Ее сердце противилось принять утрату, хотя разумом Элла понимала: утратить то, что никогда не имел, невозможно. Это Элла навсегда уяснила, однако легче ничуть не ставало.

И все же Марк здорово помог ей. Элла хотела отблагодарить Марка по-настоящему. Ему пришлось несладко в этот последний год. Отблагодарит и уйдет, больше никаких иллюзий. Возможно, Марк и защищал ее, но он ее не любил. Если бы это было иначе, он перестал бы валять дурака и заявился к ней еще пару дней назад. Он бы придумал способ, как выбраться из тюрьмы. Он всегда находил способ, как добиться желаемого. А она ему не была нужна: ни как сестра, о чем он сам неоднократно говорил, ни как женщина.

Главное не спасовать, а потом она еще раз хорошенько подумает над тем, как жить дальше, зная, что Марк так или иначе всегда будет поблизости.

Элла приготовилась, поблагодарила офицера и прошла в ту самую комнату, где однажды уже встречалась с Марком в схожих обстоятельствах. Вот только она не ожидала, что видеть его рядом окажется настолько сложно. Черт. Она выругалась мысленно — это уже вошло в привычку.

Марк смотрел на нее в упор, не моргая. Золотистые глаза на мгновение блеснули, а потом приняли коронное бесстрастное выражение. Он сидел за столом, руки в наручниках на столе, мрачная одежда, волосы слегка отросли, но лицо гладко выбрито. Элла не понимала, почему Марк все еще здесь. Ему дали месяц общественных работ, а он важничал, якобы в намерении «искупить» вину, если верить словам Миши, который общался с ним пару раз. Журналисты сходили с ума, так и не имея возможности добраться до Марка и засыпать сотней вопросов: он снова вернулся в ранг любимчика прессы.

С невозмутимым, как ей казалось, видом Элла села напротив и выдавила некое подобие улыбки.

— Ты так и не прислал открытку, Гончаров.

— Значит, ты явилась сюда, чтобы сказать мне об этом? Здесь не дом свиданий и не место для светских бесед, — его голос звучал, как натянутая струна. Он не сводил с нее глаз, едва заметно нахмурился, рассматривая безобразный гипс на ее руке, потом плотно сжал губы.

Да, на радостную встречу не похоже.

— Вообще я хотела поделиться новостями. Но поскольку ты умудряешься быть в курсе всех событий, даже сидя за решеткой: коротко о главном.

— Будь так любезна.

Элла набрала в грудь побольше воздуха и решительно приступила к делу. Жаль, что нельзя было выкрутиться хорошо продуманными заготовками из отдела по связям с общественностью.

— Спасибо за то, что спас меня.

Он отмахнулся от слов благодарности:

— Для меня самого участие Симоненко во всей этой заварухе оказалось неожиданностью.

— Ему дали пожизненный срок, — сообщила Элла и тряхнула головой, чтобы выкинуть из головы ужасную сцену разоблачения преступника.

— К сожалению. Я собирался разделаться с ним лично. Твоя рука в этой штуке выглядит паршиво, — он мог сказать это мягче, и Элла тут же закатила глаза, дескать, ей плевать на его проявления заботы.

— После того, как тебя оправдали в глазах всего мира, я решила, что ты захочешь справедливости. Но ты так отчаянно изображал из себя редкостного подонка, что я задумалась: подарить тебе все, что ты хочешь, не выйдет. Пришлось выкручиваться по ситуации. Я назначила тебя своим доверенным лицом в президентском кресле «Медиаком». Сама умыла руки, — его лицо менялось, на шее пульсировала вена, но Элла все равно торопливо продолжала. Главное — не повиснуть у него на шее. Она безумно тосковала за этим бесчувственным «редкостным подонком». — Так что через две недели, как только выйдешь на свободу, приступаешь к своим новым обязанностям. Ты и Киселев — во главе обновленной компании.

— Ничего более идиотского я не слышал, — бросил он сердито.

Марк был ошарашен. Хорошие новости, ничего не скажешь! Элла спятила, и если бы наручники не сковывали его движений, он хорошенько бы встряхнул ее кучерявую головку за то, что снова впутывала его в дела корпорации «Медиаком», а потом зацеловал бы до умопомрачения. Даже страшно осознавать, как сильно ему не хватало этой женщины. Единственной, неповторимой, которая, преодолев давние обиды, разглядела в нем что-то хорошее. Верит ли она в него по-прежнему?