Мария Соареш - Земля любви

— Марко Антонио сам говорил, что терпеть не может итальянок. Пусть не надеется, он в ее сети не попадется! — шипела она. — Мариана! Почему Жулиана не перегладила это белье? Ну-ка позови ее!

— Она занимается, — доложила через несколько минут Мариана.

— Чем это? — недовольно спросила Жанет.

— Португальским языком, по распоряжению дона Франческо.

— Может, он ей еще и учителя нанял? — возмутилась госпожа Мальяно.

— Нет, с ней занимается Марко Антонио в своей комнате.

— Хотела бы я знать, чем они там занимаются, — вскипела озабоченная мать. — Эта распутная девица того и гляди испортит моего мальчика! Говорила я, что таких и на порог нельзя пускать!

Экономка молча слушала свою хозяйку. Ей Жулиана нравилась — скромная, услужливая, она не брезговала никакой работой в доме и охотно помогала бы по хозяйству, если бы дон Франческо не сердился, видя, что из гостьи она превращается в служанку. Да, Жулиана была ей симпатична, хотя кое-какие сомнения на ее счет у Марианы и возникли. Но их она пока держала при себе.

На фазенде «Эсперанса», что означает «надежда», ждали новых работников-итальянцев. Хозяин фазенды, сеньор Гумeрcинду, довольно потирал руки, радуясь, что наконец-то его бескрайние плантации кофе получат надлежащий уход. Все это время у него надрывалось сердце при виде печально поникших листьев и твердой, необработанной земли.

— Мерзавцы! — честил он ушедших негров, вспоминая, как целую ночь они жгли костры, пили, ели и танцевали, а на рассвете, смеющиеся, хмельные то ли от вина, то ли от свободы, пошли черной толпой прямо навстречу солнцу. — Мерзавцы! — повторил еще раз сеньор Гумерсинду. — Нет, чтобы повременить месяц-другой и сдать все имущество с рук на руки новым работникам!

Его жена Мария ду Сокорру сожалела о рабынях-негритянках про себя. Ей очень не хватало их на кухне. После того как вся домашняя работа свалилась на нее и двух дочерей, она чуть ли не целые дни проводила у плиты и, хотя была женщиной кроткой, терпеливой и работящей, все-таки очень мечтала о помощницах. Однако вслух ничего не говорила, а если и говорила, то только радовалась, что Бог и правительство избавили ее от «бесстыжих нахалок». По-иному она их не называла. И на то были особые причины.

Дело в том, что ее муж, сеньор Гумерсинду, человек до фанатизма преданный своей семье — и в этом смысле Мария никак не могла на него пожаловаться, — мечтал онаследнике. После того как Мария подарила ему двух дочерей и он понял, что больше ждать от нее нечего, Гумерсинду повесил на дальней террасе гамак и стал ждать мальчишек от хорошеньких рабынь-негритянок. Он готов был признать наследником и сына рабыни-негритянки, если только тот окажется смышленым и не очень черным. Но и с негритянками сеньору Гумерсинду не везло, к великой радости его жены Марии. Теперь на фазенде негритянок, слава Богу, не было, и бедная женщина вздохнула спокойно. Однако ее по временам тревожила мысль, что такое может повториться и с итальянками, хотя она и старалась об этом не думать. Куда больше Марию заботила сейчас младшая дочь Анжелика, собравшаяся уйти в монастырь. Хорошо это или плохо? Мария была женщиной набожной и, перебирая свою в целом благополучную супружескую жизнь, все же думала, что Иисус Христос в качестве жениха убережет ее доченьку от многих обид, тягот и неприятностей. Падре Олаву, регулярно навещавший их, поддерживал решение Анжелики, зато ни о чем подобном не желал слушать ее отец.

— Заморочили девчонке голову всякими глупостями! — раздражался он, стоило упомянуть при нем о монастыре. — Пора женихов искать для обеих дочек, выдавать их замуж и ждать наследников!

Как только Мария слышала сакраментальное слова «наследник», она начинала креститься и думала, что пусть уж лучше ее Анжелика отправляется в монастырь.

Но в это утро сонная опустевшая фазенда словно бы проснулась — на кухне суетилась не только Мария, но и Розана с Анжеликой, чистя овощи возле поставленного на огонь огромного чана.

— Антенор! — обратилась Мария к заглянувшему на кухню управляющему. — Ты приготовил помещения?

Совсем недавно Антенор был главным надсмотрщиком над рабами — таких, как он, называли еще «охотниками», потому что он мог поймать любого беглеца. Нюх, интуиция, великолепное знание местности и психологии бегущего никогда не подводили его — с фазенды «Эсперанса» не удалось бежать ни одному негру. Пойманных ожидала жестокая расправа, и производил ее собственноручно Антенор. При этом он не был жестоким человеком, скорее — любящим порядок служакой. Все, что ему приходилось делать, не было его изобретением — так повелось испокон веков и он только поддерживал заведенное из любви к порядку.