Сарина Боуэн: Год нашей любви

Хартли наклонился ко мне и прошептал:

— Кажется, это была шутка.

Я почувствовала тепло его дыхания.

— Мы попали в переплет, — шепнула я в ответ.

Но под «мы» я имела в виду «я».

После окончания занятия у Хартли зазвонил мобильный, так что я, помахав ему на прощание, выехала из аудитории в одиночестве. Сверившись с картой для инвалидов, я направилась в Общую столовую, самую большую в кампусе, построенную еще в 30-х годах прошлого века и рассчитанную на весь колледж. Я медленно вкатилась в заполненный студентами зал, напоминавший пещеру, и увидела ряды деревянных столов, которых было явно больше сотни.

Приложив свою карточку к электронному замку, я стала наблюдать за людским потоком, чтобы понять, куда двигаться дальше.

Студенты шли мимо меня в направлении одной из стен, а я петляла в своем кресле между столами к некоему подобию очереди. Продвигаясь вперед и одновременно пытаясь прочитать меню, написанное мелом на доске, я случайно врезалась в стоявшую передо мной студентку. Девушка быстро развернулась и с раздраженным видом хотела было что-то сказать, но, стоило ей увидеть меня, как она переменилась в лице и пробормотала:

— Извини.

Я почувствовала, что краснею. Словно эхо, я произнесла:

— Извини.

И вообще, почему она извиняется? Это же я влетела в нее.

Вот уж странно: девять из десяти человек, в которых я врезаюсь (или на которых наезжаю), извиняются. Мало того, что я не понимаю, отчего так происходит, — это еще и жутко бесит.

С трудом я нашла конец очереди и тут же обнаружила, что у всех, кто стоит передо мной, в руках поднос и столовые приборы. Мне пришлось выкатиться из очереди, найти стопку подносов и снова встать в конец. Когда находишься в очереди, сидя в инвалидном кресле, все, что оказывается у тебя перед глазами, — это чужие задницы. Примерно так же мир выглядел для меня, когда мне было семь лет.

Честное слово, тот парень, что делал мне сэндвич, вряд ли мог бы шевелиться еще медленнее даже со связанными руками. Я стоял и ждал — лодыжка сломанной ноги пульсировала болью, а здоровая нога дрожала. Последний раз я ел вчера, и, когда мне наконец протянули тарелку, я был на грани обморока.

Я сказал «спасибо», взял тарелку в правую руку, а правый костыль засунул под мышку. Я попытался пройти дальше со всем этим, но потерял равновесие и вынужден был опереться о стойку, чтобы не упасть. Костыль с громким стуком упал на пол. Единственная радость — сэндвич не последовал за костылем.

— Эй, ты, калека! — позвал меня кто-то сзади.

Я повернулся, но не сразу увидел Кори — я ожидал увидеть кого-то своего роста.

— Каллахан! — сказал я. — Как тебе мой изящный маневр?

Улыбнувшись, она взяла у меня тарелку и поставила на свой поднос.

— Ты рискуешь разбиться из-за… — она бросила взгляд на тарелку, — сэндвича с индейкой. Я помогу тебе, если подождешь минутку.

— Спасибо, — вздохнул я с облегчением.

Я проковылял в сторону и стал ждать, пока тот же парень с явным недостатком мотивации сделает сэндвич и ей.

Через несколько часов (хотя я, возможно, немного преувеличиваю) на наших подносах были два сэндвича, чипсы, печенье, мое молоко и ее диетическая кола.

— Кажется, я вижу свободный столик вон там, в соседнем штате, — пробормотал я, хромая вперед. Я отодвинул тяжелый деревянный стул, освобождая парковочное место для Кори, которая везла поднос с нашей добычей. — Иисус, Мария и Матерь Божья! — Я рухнул на стул и опустил голову на руки. — Это заняло у нас всего-то в семь раз больше времени, чем должно было.

Кори протянула мне мою тарелку.

— Недавняя травма, правильно я понимаю? — спросила она, беря в руки свой сэндвич.

— Неужели так бросается в глаза? Получил ее неделю назад на хоккейной тренировке.

— Хоккей, говоришь? — Ее лицо приобрело странное выражение.

— Типа того. Видишь ли, я сломал ногу не во время игры в хоккей, что было бы логично, а упав на скалодроме.

У Кори от удивления вытянулось лицо.

— Веревка порвалась?

Не совсем.

— Может, и не было никаких веревок. И может, это было в два часа ночи. — Я поморщился, потому что не очень-то приятно рассказывать красивой девушке, какой ты идиот. — А еще, возможно, я был пьян.

— Значит, ты даже не можешь рассказывать всем, что пал в неравном бою за шайбу?

— Ты любишь хоккей, Каллахан? — Я удивился.

— Вроде того. — Она беспокойно ковырялась в тарелке с чипсами. — Мой отец — школьный тренер по хоккею. А мой брат Дэмиен в прошлом году был в старшем составе твоей команды.