Гленн О'Брайен: Фактор внешности

Наконец я задержал дыхание, и меня охватил страх, что я больше не смогу сделать ни единого вдоха. Что, если этот примитивный биологический механизм вдруг даст сбой?.. Я натянул на себя грубое белое покрывало и постарался больше не думать о дыхании.

Но мне так и не удалось преодолеть инстинктивный ужас человека перед выходом за пределы своего тела. Это чертово тюремное покрывало было рассчитано на преступников не столь высокого роста, как я. Ноги у меня задрожали, и я ощутил, что утрачиваю контроль над движениями. Нужно выбросить из головы все мысли о дыхании и собраться с духом. Лучше вообще запретить себе думать. Так… какого же роста должен быть преступник по общепринятым представлениям?

Но все мои попытки оказались тщетны. В соседней камере кто-то надрывно орал, мол, перебьет всех копов, а с другой стороны его товарищи по несчастью дубасили в стены и потолок, создавая адский аккомпанемент его воплям.

Я сел на постели, разглядывая свое узилище. Запирали меня когда-нибудь на замок? Я не мог точно ответить на этот вопрос. Но одно знал твердо – в тюрьме мне еще бывать не приходилось. Я много чего повидал за свою жизнь, начиная с захолустного пригорода, где я родился и вырос, и, заканчивая блистательным миром модельного бизнеса, но вот за решетку попал впервые. Запястья моих рук саднило от наручников, но это еще полбеды, хуже всего ощущение полного отчаяния.

Я взглянул на газеты, которые принес мне охранник.

«Сотрудник крупнейшего модельного агентства в Нью-Йорке арестован по обвинению в убийстве».

Рядом размещалась фотография Казановы с толстым слоем грима на лице и растрепанными темными волосами, в рубашке от Версаче соломенно-желтого цвета, в огромных солнцезащитных очках. Обеими руками он обнимал Кару и Киттен. И выглядел вполне здоровым, довольным и процветающим.

А ниже была моя фотография, на которой меня запечатлели в наручниках. Я пытался закрыть лицо. Раньше я наивно полагал, что все преступники пытаются сделать это, поскольку им стыдно. Но я-то, ни в чем не виноват! Почему же я делал то же самое? Теперь я знал ответ на этот вопрос. Мне не хотелось, чтобы меня видели в таком безобразном виде, да еще на фотографиях столь низкого качества. Например, пятно под моим правым глазом было исключительно следствием плохой съемки.

Фотографу удалось снять меня в тот момент, когда я обернулся перед дверью полицейской машины. Но именно тогда я выглядел по-идиотски. Меня застали врасплох в самую неудачную минуту моей жизни. На этой фотографии казалось, что глаза у меня, того и гляди, вылезут на лоб, волосы и одежда в ужасном состоянии, да еще я был на голову выше женщин-полицейских, державших меня под руки. Конечно, все это можно было обратить в шутку и посмеяться, придумать что-нибудь вроде подзаголовка: «Директор модельного агентства проводит ночь с красотками из полиции». Самое забавное – в редакции позаботились о том, чтобы скорректировать мои губы: они выглядели так, словно я их подкрашивал. Но все эти усилия привели к еще более плачевному результату – настоящий Франкенштейн, восставший из гроба.

И отчего у меня, всегда было ощущение родства с этим чудовищем? Он тоже очень высокого роста и только и делал, что искал любви и сочувствия, а натыкался лишь на непонимание и ужас окружающих. Теперь я стал настоящим Франкенштейном модельного мира, жуткой пародией на собственные безупречные снимки в журналах. Где же найти ту, что способна разглядеть за пугающей оболочкой истинную любящую душу чудовища? Только она бы поняла, что произошло. Я не заслуживал такого позора. Все это вопиющая несправедливость, нелепое стечение обстоятельств.

И что мне отныне оставалось?

Я опять принялся вспоминать свое прошлое, не в силах разгадать, что же привело меня к такому плачевному финалу, к несправедливым обвинениям в убийстве. Ведь, как ни крути, я невиновен! Я стал жертвой ошибки. Все факты указывали на то, что я попал под подозрение случайно. Меня просто засосал неукротимый водоворот, точно так же, как сейчас засасывал водоворот вращающихся стен камеры. Но внезапно головокружение прекратилось, способность дышать вернулась.

Мои размышления обратились к процессу циркуляции воздуха в организме, к тому, что Рахсаан Роналд Кирк называл основой великого искусства саксофониста. Но мне никак не удавалось понять, как можно одновременно делать вдох и выдох.

«Все мы хорошо знаем, что такое добровольное рабство…» – всплывали в моей памяти слова, на которые была сымпровизирована самая известная из его мелодий. Смог бы я подстроить под их ритм свое дыхание? Если бы мне это удалось, я бы закричал от радости.