Вера Колочкова - Летят перелетные птицы [= Анино счастье] [litres, авторский текст]

– Пап… Ты опять с утра принял, что ли? Тебе ж нельзя, ты что?

– Да знаю, знаю, что нельзя… Просто мне так легче, дочка. Замучил я вас всех…

– Да чем ты нас замучил-то, господи?

– Ну как, чем… Думаешь, легко у своей бабы на шее сидеть, да? Она вон в полторы смены вкалывает, а я дома сижу, как старый трухлявый пень…

– Ничего себе, пень! А в своем хозяйстве что, работы меньше, что ли?

– Нет, не меньше. Только денег за нее не платят. У мамы вон завтра день рождения, а мне и подарить ей нечего. На какие шиши я тот подарок куплю? У меня пенсия по инвалидности – с гулькин нос…

– Так давай я дам…

– Не, не! – проворно замахал он на нее руками. – Еще чего! Чтобы я у родной доченьки еще и денег клянчил! Не бывать этому!

Лицо у него при этом сделалось такое испуганное, будто его уличили в чем-то совсем уж постыдном. То ли досада, то ли жалость сунулись ей комком в горло, и пришлось быстро склониться над тарелкой, зачерпывая ложкой щи и торопливо отправляя их в рот. Горячие! Так обожгло глотку, что слезы сами невольно из глаз брызнули…

– Осторожно, Анют! – сунулся к ней через стол отец и зачем-то по спине ладонью похлопал, будто она подавилась. – Холодной водички дать? Что ж ты так неосторожно-то…

– Ничего… Ничего, пап… Сама виновата… – просипела она через полуулыбку, махнув рукой.

– А ты сметанки, сметанки добавь! – быстро рванул он к холодильнику, доставая банку с домашней сметаной. Поставил ее перед ней, глянул в глаза искательно: – Со сметанкой не так горячо будет…

И опять ей сделалось неуютно от этой его торопливости, и жалость куда-то ушла, снова уступив место невольному раздражению. Нет, ну чего он так суетится, в самом деле? И преданность эта в глазах… Собачья какая-то.

– Пап… А гостей завтра много будет? Опять полный дом?

– Так наверное… Родню надо позвать, соседей… И с работы люди придут. Ты же знаешь, как маму на производстве уважают!

– Ой, да какое там производство, на птицефабрике! Тем более, она к нему никакого отношения не имеет. Она ж всего лишь ветврач!

– Почему – ветврач? Она, между прочим, начальник лаборатории!

– А… Ну, извините… Это, конечно, меняет дело…

– Анют…? Ты что, не в духе сегодня, да? Неприятности какие на работе?

– Да нет у меня никаких неприятностей! Просто… Погода плохая, дождь идет. Оттого и настроение скверное. Ты извини, пап…

– Да ничего, дочка. Так всегда и бывает – сегодня плохое настроение, а завтра, глядишь, хорошее будет. Завтра праздник у нас, пир на весь мир закатим! Я салатов нарежу, пирогов напеку, вкусного холодца наварю… Леха твой любит холодец, я знаю.

– Пап, ну какой он тебе Леха? Не зови его так! У него нормальное имя есть – Алексей, Алеша…

– Да? – снова вскинул он на нее блеснувшие виноватостью глаза. – Ну ладно, как скажешь… Просто привыклось этак-то, по-свойски. Мы ж его с малолетства знаем, Леху-то. Все Леха да Леха…

– Ладно, пап, пошла я. Спасибо за обед, – сердясь на себя, быстро поднялась она из-за стола.

– Так не поела ж ничего…

– Наелась, спасибо.

– А чай?

– Не хочу. Да и некогда уже. У меня еще два вызова, потом прием в поликлинике. До завтра, пап…

– До завтра, доченька! Да, вот еще что…

– Что, пап?

– Ты маме подарок еще не покупала?

– Нет…

– А ты купи ей, доченька, ботики… Она в магазине вчера себе ботики присмотрела, да денег пожалела, не купила. Они, говорит, одни там такие, с черными пуговками по краю… Да соседская Ирка тебе подскажет, она там продавцом работает! Мама говорит, уж как эта Ирка уговаривала ее ботики купить… Дешево, говорит, всего полторы тыщи! А мама пожалела отдать… Ничего себе, говорит, дешево… Такие деньжищи…

– Да, пап! Да, куплю обязательно! Спасибо, что подсказал… Я пойду, пап…

Она почти бегом выскочила с родительского двора, быстро пошла по улице, подставив лицо мелкой холодной мороси. Кто-то прошел мимо, кивнул головой, и она поздоровалась, улыбнувшись автоматически. Нет, зачем она к отцу заходила? Только еще больше расстроилась. Да еще и с собой толком не справилась, раздражаться начала. Все-таки жалость – плохое чувство. Когда его много, всегда в конечном итоге раздражением оборачивается.

Мерзкое, кстати, состояние организма – раздражение. Будто сверло внутри крутится, наматывает на себя тонкие веточки нервов. «Новопассита» на ночь попить, что ли? Хотя нет, не спасет… От безысходности Одинцовской жизни уж точно не спасет. И что это вдруг нынешней осенью на нее накатило? Ну, Одинцово, ну, жизнь. Да, ожидать от нее больше нечего. Не будет больше ни больших планов, ни радостей. И ладно. Какие уж такие радости… Хорошо маме – она хоть ботикам с кнопочками обрадуется «за полторы тыщи, бешеные деньжищи», и на том спасибо…