Медина Мирай: Река моих сожалений [litres]

– Ну а ты – невообразимо заумным и скучным, – парировал я.

– Я и правда был обеспокоен твоими словами.

– Прошу лишь об одном: больше не беспокойся о других. Никогда. Только обо мне.

Колдер прыснул. Моя просьба, в некоторой степени походившая на приказ, была до наивности эгоистична и могла показаться шуточной. Но я был серьезен. Заботиться о других, переживать за чужих, уделять время незнакомым – значит впустую тратить себя, свое время, силы, чувства и душу.

Я оказался более жадным, чем предполагал, и не желал думать о случайных людях, которым Колдер мог бы отдать хотя бы песчинку своего внимания. Все мое. Все должно быть моим, ведь и я, мой милый Колдер, тоже клянусь так не поступать.

Но неудачный расклад, существование в большом городе и работа не позволили бы нам жить лишь ради друг друга. Так можно ли мне помечтать в эти последние часы спокойствия?

– Я не могу, ты же знаешь, – ответил мне Колдер. – Да и ты не сможешь. Люди так устроены – хотя бы в некоторой степени думать о других.

– Эту функцию можно было без труда отключить, останься мы здесь навсегда.

– Давай не будем мечтать о несбыточном.

Он хотел продолжить, но передумал. Своим молчанием напомнил, что уже завтра мы покинем это ранчо, чтобы сказать об отказе Кристиану в лицо, поблагодарить за помощь, вернуть гонорар, зайти в клуб к Роллинсу, перевести дух за парой стопок и на следующий день начать поиск работы в надежде однажды позволить себе такое же уютное ранчо и жить на нем с приличным счетом в банке. Такой простой, но дорогой была моя идеальная жизнь. Но Колдер, как оказалось, считал эту мечту пустой.

И снова между нами разверзлась пропасть. Сомнения проникли в сердце и разум, пытаясь доказать, что чувства фальшивы. Но, уже засыпая, я почувствовал, как меня обнимают, и снова все, кроме Колдера и его близости, потеряло смысл.

Жизнь в Айдахо отдалила меня от всего. Даже от памяти о Ганне.

Лишь приблизившись к двери нашей с ним квартиры, я почувствовал, как страх горячим свинцом заливает ноги и руки и сердце колотится в таком быстром ритме, что я забываю дышать. Проклятый последний наш с ним день всплывает в памяти. Я слышу, как он отыгрывает аккорды на гитаре, как поскрипывает под ним пол и как гудят проезжающие мимо машины, забирая с собой только найденное Ганном вдохновение. Я вижу его наяву, словно настоящего, и, медленно открывая дверь в квартиру, с детской радостью и взрослым страхом жду, когда он выйдет из гостиной, дымящий сигаретой, поставит в угол гитару и поприветствует меня.

Но лишь тишина и тьма поприветствовали меня на входе, и осознание смерти Ганна будто только ударило по голове, вытряхивая из нее нелепые надежды.

«Ты был на кладбище, Питер. Ты ходил по земле, под которой отныне покоится его тело», – напоминал я себе.

Я включил свет во всех комнатах и в коридоре, чтобы мне не мерещились его тени, включил телевизор на полную громкость, чтобы он заглушал его голос в моей голове.

Я не мог больше находиться в этом доме, но избавиться от него – тоже. Безликие стены, мебель, нетронутая после трагедии пыль были доказательством его жизни, обителью моих мыслей и памяти. Ганн словно продолжал быть здесь, невидимый и бесшумный. И прямо сейчас он, кажется, смотрел на меня печальными глазами и нашептывал что-то неразборчивое, но успокаивающее.

– Как прикажешь мне продолжать жить в этой квартире? – спросил его я.

Ответа не последовало.

Я принял душ и заварил себе кофе, но размышления о потерянном гонораре не давали расслабиться ни на секунду. Мне предстояло вернуть не только то, что осталось, но и то, что я уже успел потратить. Итого на банковском счете почти ничего не оставалось. Даже к покупке выпивки отныне придется относиться ответственно.

Уже завтра я должен был отправиться к Кристиану с плохими вестями о разрыве контракта, но поход к режиссеру больше не казался мне важным и достойным того, чтобы я встал с нашего с Ганном дивана. Поэтому, собравшись с силами, я позвонил ему.

Отказ от роли привел Кристиана в недоумение и растерянность. Мы добавили ему проблем, но он сделал это первым, и дурные вести я сообщил ему со злорадным удовольствием, словно нежеланные слова были моей маленькой местью за нашу с Колдером отдаленность. За возвращение туда, откуда так хотелось сбежать.

– П-погоди, – вымолвил он, – ты не можешь просто взять и отказаться. Хорошо, пусть Колдер не будет участвовать, но ты ведь можешь?