Юлия Резник - Куплю счастье. Дорого

— И в чем же, по-твоему, еще женщины лучше мужчин, если не во всех этих нарощенных ногтях, ресницах и прочей хренотени, которую они себе то вкачивают, то, наоборот, высасывают?

Это он о липосакции, что ли? Этери на время зависла.

— Так что? — не отступал Марк, поблескивая голубыми льдинками глаз. — Нечего сказать?

— У женщин более развита интуиция! — вдруг вспомнила Этери неоспоримый факт.

— Слабая попытка. Я ожидал большего, — фыркнул Марк.

— Большего? Ну, ладно! Женщины лучше водят машину, никогда не бросают на папку своих детей, они более ответственные и эмоционально устойчивы, а еще… а еще они намного лучше мужчин умеют делать куни…

— Ч-что, прости?

Этери взволнованно облизала губы. Похоже, в запале она выпалила что-то не то. Но такая уж она была — запальчивая.

— Куни… Только не говори, будто ты не в курсе, что это такое. Хотя… чему я удивляюсь?

— Я знаю, что такое кунилингус! — рявкнул Марк.

— Ну, слава богу. А то я уже начала переживать.

— Так ты из лесбиянок, что ли?

— Шутишь? С чего я должна обсуждать с тобой такие интимные подробности своей жизни?

— Ты же первая об этом заговорила.

— Я?! Ну, знаешь…

— Так, ладно. Этот довод я не засчитываю.

— Это еще почему?

— Ему нет доказательств. А если бы и были… Это означало бы лишь то, что на твоем пути просто не попался нормальный мужик. Который наверняка бы знал, как обращаться со своим языком и другими частями тела.

Этери облизала губы. Не стоило ей рассуждать о нормальных мужиках — это точно. Таких сейчас днем с огнем не сыщешь, так какой смысл?

— Но машины женщины, как ни крути, водят лучше. И…

— Да-да… Не бросают детей. Это я уже слышал. Только знаешь, что? Бред это все! Еще как бросают.

Её разбудило громкое кукареканье. Звук был до боли знаком, но так сильно непривычен в том мире, где она обитала, что Этери решила, будто он ей приснился. А потом оглушительно-громкое «кукареку» повторилось, и её не до конца проснувшийся мозг стал улавливать и другие непривычные ему сигналы: непонятно откуда доносившийся стрекот кузнечиков, жужжание пчел, шум листвы и тихий неспешный плеск воды, словно где-то рядом протекала речка. Но самыми неправильными были, пожалуй, доносившиеся до неё ароматы… Пахло сосновой доской, сырой, напитанной влагой землей и горчащей на языке полынью. Этери медленно подняла веки, сощурилась от бьющего в окно света и внимательно обвела взглядом комнату в попытке вспомнить, как же её угораздило здесь очутиться. Секунда… и события минувшего дня обрушились на неё лавиной. Этери даже тихонько вскрикнула.

— Ой… А я ничего такого не делала. Правда-правда. А это… это оно само вывалилось из сумочки.

Этери резко перевернулась на другой бок, встретившись взглядом с маленькой девочкой, которая до её пробуждения, похоже, была занята разграблением принадлежащей ей косметички. Об этом свидетельствовали яркие тени на лице у малышки и помада цвета сочного персика, в которой Этери сразу же узнала свою Chanel.

Малышка была настоящей красавицей. Губки-бантики, темные волосы и голубые-голубые глаза, которые Этери уже где-то видела. Женщина сглотнула собравшийся в горле ком. Натянула повыше на грудь простынь и, опираясь на локти, подтянула свое тело повыше.

— Доброе утро.

— Доброе. А ты…

— Ариша. Я здесь живу.

Девчушка обаятельно улыбнулась и, спрятав ручки за спиной, сделала шажок к двери.

— А я — Этери. Приятно познакомиться, Ариша.

— Угу. Папа сказал, чтобы, когда вы проснетесь, я вам показала гостевую ванную и выдала зубную щетку.

— Папа? Твой папа Марк?

— Угу… — опять повторила Ариша, — Марк. — Затем девочка тяжело вздохнула, распрямила руки по швам, с тоской посмотрела на зажатый в кулачке флакон помады и, тяжело, даже трагично вздохнув, вернула её на место. — Я только губы накрасила, — прошептала она, а потом, немного подумав, добавила: — И глаза…

— И выделила скулы румянами. Вышло неплохо, но кое-что я бы поправила. — Этери встала с кровати и обвела взглядом комнату. — Тебя мама научила тонкостям макияжа?

— Нет, конечно. Моя мама — безответственная вертихвостка, которая ничему хорошему меня научить не может.

Этери приоткрыла рот. Она не знала, что ее больше удивило — деловитый тон девочки, которая так спокойно рассуждала о своей непутевой матери, или сами ее слова, совершенно несвойственные ребенку.

— Это так говорит твой папа?

— Нет. Дедуля. Мы все вместе живем. Папа, я и дедуля. Он, может быть, выйдет к обеду. Если протрезвеет, — добавила Ариша, подумав.