Мариана Запата: Виннипегская Стена и я

За эти годы мое влечение к нему уменьшилось, и единственное, чем я действительно восхищалась, — поправка: ценила здоровым, обычным способом, — его трудовую этику.

И его лицо.

И его тело.

Но во всем мире было полно парней с потрясающими телами и лицами. Я это знала. Я смотрела на моделей почти каждый день.

И, в любом случае, ни одна из этих физических черт не помогала мне. Горячие парни не воплотят мои мечты в реальность.

Я сглотнула и сжала пальцы.

«Сделай», — говорил мой мозг.

Что плохого может случиться? Мне придется найти другую работу, если моя клиентская база истощится? Как пугающе. Я не узнаю, что произойдет, пока не попытаюсь.

Жизнь — это риск. Это то, чего я всегда хотела.

Так что я сделала вдох, внимательно наблюдая за мужчиной, который был моим боссом два года, и произнесла:

— Эйден, мне надо с тобой кое о чем поговорить.

Потому что, правда, что он сделает? Скажет, что я не могу уйти?

— Ты не можешь.

— Могу, — спокойно настаивала я, наблюдая за мужчиной на экране моего компьютера. — Эйден сказал, чтобы я сообщила об этом тебе.

Тревор одарил меня взглядом, который ясно говорил, что он и близко мне не поверил, и я поняла, что меня не заботит, что он думает. Нужно очень постараться, чтобы не понравиться мне, и менеджер Эйдена был одним из тех, кого я избегала, как чумы, когда это только было возможно.

Что-то в нем вызывало во мне желание прекратить свои дела каждый раз, когда мы взаимодействовали. Время от времени я пыталась понять, что мне в нем не нравится, и всегда возвращалась к одним тем же причинам: он был чванливым, и, судя по источаемой им энергетике, полным мудаком.

Наклонившись вперед, Тревор уперся локтями на что-то, похожее на стол. Он закрыл рот руками и дышал. Вдыхал. Выдыхал.

Может быть, лишь может быть, он думал обо всех тех разах, когда вел себя со мной как придурок и жалел об этом; каждый раз, когда он ругался или кричал на меня, потому что Эйден хотел того, что раздражало его. И это происходило почти каждую неделю с тех пор, как меня наняли.

Но, зная его, дело не в этом. Чтобы сожалеть, надо об этом хотя бы заботиться, и Тревор... единственное, о чем он заботился, это о зарплате. Язык его тела и то, как он разговаривал со мной на первом интервью, ясно дало понять, я не слишком высоко поднялась в списке его приоритетов.

Мой уход ненадолго осложнит его жизнь, и я ему не очень нравилась.

Видимо, его это волновало намного больше, чем Эйдена прошлой ночью, когда я решилась и рассказала ему большой, мрачный секрет, который хранила.

— Я хочу поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал, — оглядываясь назад, я понимала, это был ужасный выбор слов; на самом-то деле, он ничего для меня не сделал, только платил, но, о да. — Я бы хотела, чтобы ты нашел кого-то мне на замену.

Я всегда знала и принимала, что мы не друзья, но, полагаю, крохотная частичка меня была глупой и думала, что я хоть немного, чуть-чуть, самую малость что-то значу для него. Я многое сделала для Эйдена за все то время, что мы работали вместе. Я знала, что буду немного скучать по работе с ним. Будет ли он чувствовать то же самое?

Ответом оказалось огромное, жирное «нет».

Эйден даже не потрудился посмотреть на меня после моего признания. Вместо этого его внимание было сконцентрировано на миске, когда он спокойно ответил:

— Сообщи Тревору.

И все.

Два года. Я отдала ему два года своей жизни. Часы и дни. Месяцы вдали от любимых. Я заботилась о нем в те редкие случаи, когда он болел. Я была той, кто остался с ним в больнице после травмы. Это я забрала его после операции, прочитала информацию о воспалении и о том, чем могла его кормить, что поможет ему быстрее поправиться.

По утрам после провальной игры, я всегда старалась готовить его любимый завтрак. Покупала подарки на дни рождения, которые оставляла или не оставляла на его кровати, потому что не хотела вызывать неловкость. Нельзя помнить о чьем-то дне рождении и не подарить подарок, даже если он ни разу не сказал «спасибо».

А что он дал мне? Свой прошлый день рождения я провела в Колорадо, в парке, под дождем, потому что он снимался в рекламе и хотел, чтобы я была рядом. Я в одиночку поужинала в своем номере. Чего же я сейчас ждала от него?

Он не умолял меня остаться — не то, чтобы я осталась — и даже не сказал «Так жаль это слышать», а эти слова я слышала, когда уходила с предыдущей работы.

Ничего. Он не дал мне ничего. Даже чертовых объятий.