Кира Шарм - Игрушка для хищника

И капля пота, стекающая по его виску.

Рваное, тоже какое-то злое, яростное дыхание…

Вот что теперь станет моим самым жутким кошмаром, от которого не спасет и забытье…

С каждой секундой его глаза снова превращались в глаза разъяренного зверя.

И толчки внутри меня, разрывая, опаляя болью, становились все яростнее.

Как будто бы он не похоть свою ненормальную удовлетворяет об меня, а действительно убивает, — и убивает с наслаждением, каким-то странным, маниакальным, запредельным.

Я мечтала о том, чтобы потерять наконец сознание, — но, увы, природа, и та — не сжалилась надо мной.

Хотелось закрыть глаза, — но страх перед новой болью, перед которой он, как я уже поняла, не остановится, не давал мне этого сделать.

Даже криков не было, — какой-то булькающий вой от жуткой боли поднялся было из глубины, но погас в горле, стоило лишь его глазам предостерегающе полыхнуть яростью в который раз.

Он начал долбить меня собой, как сумасшедший, подхватив под ягодицы так, что, наверное, содрал кожу.

Я елозила всем телом по дереву, как тряпичная кукла, из которой просто вышибли дух.

Ошпаренная ужасом и болью, мечтая лишь о том, чтобы все это закончилось.

Это ведь должно закончится, — от девчонок, что шептались, я слышала, что это никогда не бывает долго.

Но на этого зверя законы природы, кажется, не распространялись.

Луна уже поднялась над головой, а он только двигался все яростнее.

Нет, это не закончится, — скорее я умру.

Наконец он глухо зарычал, и, вытащив из меня свой огромный агрегат, брызнул на живот и грудь горячей струей.

— Никакого от тебя удовольствия, — выдохнул он, рвано дыша и придавив меня грудью еще сильнее. Прикасаясь к моему лбу своим, пачкая меня своим потом, своим запахом, своим дыханием. — Хоть и сладкая и узкая… Научись делать так, чтобы с тобой мне было хорошо.

Тигр.

Вышел во двор, чувствуя, как внутри все раздирает от ярости. Кажется, даже кожа сейчас лопнет.

Сам не понял, как не разорвал девку, а ведь так легко, только дернуть сильнее ноги в разные стороны, — и все, ошметки, как ее поганое платье!

Сжал кулаки, чувствуя, как даже дыхание перестраивается, — становится таким же, как у собаки, готовой броситься и убивать, выгрызать глотку.

Блядь!

Быстрыми шагами пошел к дому, — нужно уйти и успокоиться, пока на самом деле не убил ее.

С грохотом захлопнул за собой дверь.

— Блядь, — ревом на весь дом, и кулаком по стене, — до крови.

Никогда не думал, что способен на такую херню, от себя не ожидал, но все демоны, что раздирали внутренности, сейчас будто озверели и рвались наружу. Жаждали крови. Жестокой крови.

И сам будто ослеп от этой пелены красной перед глазами. Все человеческое разлетелось на ошметки. Весь контроль и самообладание. Все, на хрен, когда оказался в этом поганом клубе. Когда посмотрел в эти поганые глаза, прикидывающиеся самой невинностью.

Сам от себя не ожидал.

Кипел весь внутри, бурлил, но не думал, что так накроет, когда все начнется.

Все, чего хотел, — сжимать это кукольное личико и слушать, как под его пальцами дробятся ее скулы. Как захлебывается сука кровью, как извивается и захлебывается снова.

Если бы можно было убивать каждый день, воскрешать и убивать снова — так бы и сделал.

Но у сучки только одна жизнь, — и это не будет для нее так просто! Нет! Так легко она не отделается!

— Блядь! — и снова удар по стене, разбивающий штукатурку мелкими трещинами.

И самому — мерзко, отвратно до ужаса.

От себя, от нее, от блядства этого, что она творит, — и того, что полыхает ненавистью в нем сейчас. Всегда же умел сохранить ясную голову, — а ведь иначе не выжить, иначе захлестнет тебя, хуже, чем быка от красной тряпки, — и ошибешься, и любой неверный шаг будет ценою в жизнь. Твою или твоих людей, — кому, как не Тигру, знать об этом? Но ничего с собой не поделать сейчас, — разрывает ненависть изнутри. Ненависть, накопившаяся за многие годы. И ставшая черным мраком от этой многолетней выдержки. Мраком, который сейчас вырвался наружу.

Умылся ледяной водой, голову под кран опустил, — а все равно не отступает.

Выдохнул, — рвано, жадно, со свистом, и просто закрыл глаза, сжав кулаки до скрипа.

Потом. Что-то решать он будет потом, — пусть эта пелена отступит и злоба эта пройдет.

Хотя, — не пройдет и не отступит, он уж точно знает. Главное, чтобы сильней не стала. Чтобы самого не разорвала сейчас. Ему еще голова ясная нужна.